Придурок

Первым уроком был урок химии. В класс вошла химичка, держа в руках аккуратную стопку тетрадных листов, положила ее на стол и удалилась. Полкласса сразу ринулось к столу, чтобы посмотреть, что за листочки она принесла, потому что в классе сильно подозревали, что это та самая контрольная, которую писали уже две недели назад, а химичка все ее не проверяла, в классе уже ворчали по этому поводу; вокруг учительского стола мгновенно образовалась давка, как будто это был стол с рулеткой, на котором якобы запрещено что-либо трогать, а на самом деле химичка нарочно оставила свой стол на разграбление, чтобы самой потом не ходить по классу из конца в конец, не раздавать эту контрольную. Аккуратная стопка была в мгновение ока разметана по листику; чтобы его не оттеснили от стола, он, как и все остальные, грубо расшвыривал листочки, стремясь найти свой, вот наконец мелькнул самый знакомый почерк, два раза безрезультатно хапнув листок рукой (много было помех), выдрал его из общей кучи. Отходя в сторону, в спокойное место, он с грубым нетерпением вертел листок в руках, стараясь отыскать оценку; сразу бросилось в глаза, что листок как-то слишком испещрен красным. Неужели трояк?!- испуганно подумал он и как будто пытаясь кого-то обмануть, что боится он именно тройки, а на самом деле предчувствия у него были гораздо хуже - многовато что-то было красного. Не успел подумать, как предчувствия тут же оправдались. И сбоку еще приписано: Совершенно не знаешь фенолов! Красными чернилами, с восклицательным знаком - для него всегда такие учительские заметки звучали гневно, негодующе. Ну все, теперь бояться нечего. На душе сразу же стало гадко, мгновенно пав духом, он некоторое время вяло изучал свой листок, то там, то сям было подчеркнуто то одной чертой, то двумя чертами, то размашистой волнистой линией, а в одном месте уныло повис длинный вопросительный знак со слабо выраженным, ленивым изгибом, еще бы немного - и восклицательный, и еле заметная точка означена прикосновением шариковой ручки сантиметра на полтора пониже. Весь как будто в каком-то внутреннем онемении, он вчитывался в свою контрольную, стараясь понять, в чем же были ошибки, он как будто еще выслуживался перед кем-то, проявляя ученическое усердие, хотя теперь это было абсолютно все равно.

Получить двойку - это, конечно, неприятно, потому что переписывать контрольную еще неприятнее, чем ее писать, тем более что на переписываниях, которые проводились на нулевом или на седьмом уроке, царила атмосфера какого-то чрезвычайного заседания, что нервировало еще сильнее.

Еще совсем недавно все было на своих местах. Он чувствовал легкое беспокойство, которое всегда чувствовал перед раздачей контрольной, легкое беспокойство - и не более, и все в классе это же чувствовали, кто-то даже перешутился с ним по этому поводу, и он ответил в том же духе, все ясно - контрольная по химии, она и есть контрольная по химии, и больше ничего. Самое житейское дело. Но сейчас ему вдруг стало жарко, чуть ли не пот его всего прошиб, он почувствовал, как закололо под мышками и немного слез выдавилось из глаз. Житейское было дело, но сейчас как-то трудно стало назвать его житейским.

Несколько одноклассниц, тут же у стола, дурачась, подпрыгивали, били в ладоши, ликующе визжали, хот с самого начала было ясно, что получат они свои пятерки, потому что до сих пор они редко получали что-то другое, одноклассник полуныл-полумычал: Ну, падла Людмила, ну, падла,- и ходил по классу, распростав перед всеми свой листок, доказывал, что запросто можно было поставить трояк; многие, бегло ознакомившись со своим листком, тут же нашли другие дела и вышли из класса, сразу опустевшего на три четверти, он остался один, ничего не видя. Потом вышел из класса, чтобы не привлекать к себе внимания своим видом (кто знает, какой у него сейчас вид, какая-то машинка внутри заставляла его соблюдать приличия), побрел по школьному коридору, стараясь держаться поближе к стенке, ему было все равно, падла Людмила или не падла, можно было поставить трояк или нет, все равно - чего уж теперь. Мысли плавали в голове сами по себе, но осторожно плавали, потому что ему было страшновато задуматься над чем-либо определенным, и мысль, наткнувшись на что-либо определенное, как-то съеживалась и медленно отплывала. Что ж, и задумываться было не надо: ему, всему его организму и так было все ясно.