Приехал муж из командировки

Она это так сказала, что я сразу поверил. Эта женщина внушала уверенность в том, что неподвластного ее силам – мало. Только вот зачем ей это? Зачем она приехала? Зачем собирала информацию? Так… паника, стоп!

– И что дальше?

– Я могу внести необходимую сумму. Прямо сегодня. И дело закроют.

Было полное ощущение, что мне что-то тяжелое прилетело по затылку. В голове зазвенело. А ведь она не врет. У нее же был богатый влиятельный папа. Крупный бизнесмен. Да и она… Ну, по ней видно, что тётенька при деньгах, и при очень хороших деньгах. И серёжки в ее ушах, и пара колец на руке – я вдруг почему-то обратил на них внимание – это настоящие камушки: бриллианты или какие-нибудь изумруды и рубины. Я на ее фоне голодранец, со своей приличной, как мне казалось, сеньорской зарплатой. А что, если она в самом деле может? Без проблем сможет внести необходимую и, по моим меркам, почти неподъёмную сумму. И все мытарства закончатся. И для отца всё закончится хорошо. А для меня? Что это значит для меня?

– А если я не возьму эти деньги, вы их употребите на то, чтобы засадить отца в тюрьму?

У нее словно судорога промелькнула по лицу.

– Что ты! Я никогда так не поступлю с Юрой! – Голос у нее дрогнул.

Я ей почему-то поверил. Но не стал копаться в причинах такой своей внезапной веры.

– Хорошо. Тогда прощайте. Я со всеми проблемами разберусь сам.

Какая-то неуловимая растерянность промелькнула в ее глазах. Непроницаемость сползала с лица, но те эмоции, которые она испытывала, я не понимал. И не хотел понимать. Она мне никто, и на ее эмоции мне плевать.

– Почему ты не хочешь принять помощь, Егор?

Помощь? Она называет это помощью? Нет, это не помощь. Это – подачка.

– Тридцать лет прошло, Ада. Тридцать. А ты так и не поняла, что не всё в этой жизни можно купить за деньги.

Я был резок. И мне было уже плевать на абсолютный мелодраматизм этой ситуации. И на то, что я снова говорю ей «ты». Какая разница, как я к ней обращаюсь? Это наш с ней последний разговор.

– Почему ты так жесток со мной, Егор? – спросила она вдруг тихо.

Эти слова что-то сорвали во мне. Еще секунду назад я был твердо уверен, что сейчас повернусь и уйду. И никогда-никогда больше не скажу ей ни слова. А теперь я заговорил. Еще как заговорил. И с каждым словом всё громче и жёстче:

– Я жестокий? Ах, это я жестокий?! Я тебе только один эпизод расскажу! Только один! Ты знаешь, как я в детстве проводил день накануне Восьмого марта? У отца на работе. Он специально узнавал у воспитательниц, в какой день дети будут делать открытки для мам на Международный женский день, и в этот день не отводил меня в детский сад, а забирал к себе на работу. Потому что он не знал, как объяснить сыну, почему все дети рисуют открытку маме, а я не знаю свою маму. У меня ни мамы, ни бабушки, ни тёти, и, вообще – ни-ко-го. Только батя, но ему дарить открытку на Восьмое марта как-то не то. На работе он меня сажал за свободный стол, давал бумагу и ручку, чтобы мне было чем заняться и чтобы я никому не мешал. И вот на оборотке какой-то то ли статьи, то ли отчёта ручкой я как-то один раз тоже нарисовал открытку дорогой мамочке. Которую знать не знал! Но ведь должна же была быть у меня мама! Но это было только раз! Больше я так не делал! – Под конец я уже орал и чуть не ткнул указательным пальцем ей в лицо.

Ада невольно отстранилась. У меня резко кольнуло в боку, и было такое дыхание, будто я только что кросс пробежал с рекордным временем.

Ада вдруг всхлипнула и полезла в сумочку за платочком, прижимая другой рукой собачонку.

– Не смей! – Я буквально ревел как раненый зверь. – Не смей тут мне рыдать! Я тебе всё равно не поверю. Я тебя… я тебя… – Последние слова я то ли не смог произнести, то ли ими захлебнулся.

Ада нашла носовой платочек и осторожно промокнула глаза.

– Хорошо. Это ничего. Я понимаю… Это… это не имеет значения, ты прав. Но почему, Егор, ты не принимаешь от меня помощь? Я просто хочу… Хочу, чтобы тебе было легче.

– Хочешь сделать легче – уйди! И никогда не возвращайся!

У нее дрожали руки, кончик носа заалел. Собачка тряслась вместе с ней, ей передалась нервная дрожь хозяйки. Но ее упрямства я недооценил. Она не отступала.

– Егор, я знаю, что ты уволился с работы. Ты, наверное, ищешь сейчас какие-то способы быстро раздобыть денег. Послушай, позволь мне помочь тебе. Я не хочу, чтобы ты связался… связался с чем-то нехорошим. С криминалом. Пожалуйста, Егор…

– Мы с отцом прожили почти тридцать лет без твоей великодушной помощи. И сейчас справимся. И какое тебе дело до меня? Откуда ты вообще нарисовалась? Что тебе от меня нужно?

– Не отказывайся от моей помощи, Егор, – упрямо продолжала она, будто не слышала мои слова. – Ты сейчас не живешь, ты выживаешь. Давай, я помогу отцу. И всё у вас будет как прежде – нормально. Всё наладится. Ты сможешь заниматься любимым делом, радоваться жизни, встречаться с девушками…

Фраза про девушек почему-то окончательно выбила почву у меня из-под ног. Это просто уже какой-то абсурд.

– Спасибо, мамочка! – выплюнул я.

Ада отшатнулась, как от пощечины.