Приезжайте к нам на Колыму!

Просидел в палатке он недолго, не более получаса. Потом вылез из нее и, прыгая на одной ноге, взялся стрелять из мелкашки соек и кедровок, которых здесь превеликое множество. Убив пару птиц, он решил воспитывать в Басе охотничьи навыки: бегал перед разнежившейся на солнышке псиной на четвереньках (про свою пораненную ногу он уже позабыл), совал ей птиц под нос, мазал птичьей кровью губы собаке и совершал множество других бессмысленных действий. Бася воротит морду и никакого интереса к Колькиной науке не проявляет. Вскоре и Колька потерял к ней интерес и стал проситься у меня на охоту. Я отпустил его, строго-настрого приказав из водораздела ручья не отлучаться. Колька взял мелкашку, пачку усиленных патронов, свистнул Басю и ушел.

Я же продолжил ревизовать наши припасы. Рыба и мясо кое-где взялись плесенью. Я соскоблил ее и вывесил пострадавшие продукты проветриться.

Часа через два явился Колька и небрежно сказал:

— Я барана подранил. Он к наледи пить спускался, а я наверху стоял. Сверху и вдарил прямо в крестец. Он еле-еле ушел. Совсем недалеко, наверное, да я не стал его добивать.

— Это почему же? — удивился я.

— Во-первых, у меня с собой ни ножа, ни топора не было, — вдохновенно врал «охотник», — да и потом, ты же ведь далеко от лагеря уходить не велел, а черт его знает, куда бы он ушел, подранок-то...

— Да врешь ты все, Колька! — засмеялся я. — То ли я тебя не знаю! За подранком ты бы не только что в соседний водораздел, на реку Колыму бы убежал. Ну-ка расскажи, какой он из себя, баран-то?

— Ну вот, не верит, — обиделся Колька, — еще и экзамен устраивает. Какой-какой... обыкновенный. Баран как баран, с рогами, сивенький...

— Сам ты сивенький... — махнул я рукой и пошел заниматься своими делами.

— Ей-богу, не вру, — канючит Колька, преследуя меня по пятам. — Я еще там и оленя видел. Он тоже возле наледи стоял. Я стрелял, да не попал. Ты слышал выстрелы-то?

— Выстрелы-то я слышал, — говорю я, зашивая дырку в пологе, под которым вялится у меня рыба, — да стрелял-то ты небось в белый свет, как в копеечку. Ну подумай сам: ты в барана палил, а рядом стоял олень и ждал своей очереди? Ладно, давай-ка лучше над спальной палаткой тент натянем — и от дождя, и от солнца защита...

Тут Колька обиделся совершенно и больше со мной весь вечер не говорил — тент мы ставили в полном молчании.

3 августа

Погода по-прежнему прекрасная: на небе ни облачка, ветер стих совершенно. Позавтракав, отправляемся на охоту и обзор окрестностей. Колька совершенно позабыл все свои вчерашние обиды: бегает по сопкам, как молодой баран, и трещит без умолку.

— Ну, — говорю ему я, — показывай, где ты вчера барана с оленем стрелял.

Колька долго лазил по обрывам и терраскам и наконец указал место предполагаемой охоты. Но ни крови, ни шерсти, ни даже следов барана и оленя обнаружить нам не удалось. Колька было сконфузился, да ненадолго.

— А, ладно, — махнул он рукой, — наверное, место перепутал. Тут же горы кругом, пойди разберись!..

Пересекли безымянный ручей и полезли вверх на гору, господствующую над нашей долиной. Склон довольно крут, весь он иссечен бараньими тропами. Встретили несколько бараньих лежек, и вдруг совершенно неожиданно довольно высоко в горах среди острых скал обнаружили останки полудоеденного кем-то зайца. Странно, кто же здесь обедал? Бараны, как известно, вегетарианцы и зайцев не едят. Вороны? Ворону с зайцем не справиться. Никаких других птиц, которые могли бы лакомиться зайчатиной, мы не видели. Впрочем, черт с ним, с зайцем, кто съел его, тот и съел. Колька срывает с плеча мелкашку и пробует влет снять хотя бы одного жирнющего ворона, что с криками носятся вокруг нас, и, конечно, мажет. Пробую стрелять и я — результат тот же.

И вот мы на вершине. Направо, сколько хватает глаз, громоздятся вокруг нас горы, сопки и распадки; налево далеко впереди видна полноводная Омулевка. Вон в нее впадает с одной стороны Инынья, с другой — Лесная. В Инынью же впадает наша Ина. Я называю Ину нашей, потому что в нее впадает ручей Мирный, на котором стоит теперь наш лагерь, километрах в полутора от устья. На Ине видна огромная, длиной километра полтора и шириной полкилометра, бело-голубая льдина. Это и есть знаменитая Инская наледь.

Налюбовавшись досыта, начинаем спуск по противоположной пологой стороне горы, которая густо заросла кедровым стлаником. Нашли пещеру, но вход в нее очень узок, кроме Баськи, никому туда не попасть. Баська исчезает в темноте, но вскоре, визжа от страха, возвращается.

— Ничего, — говорит Колька, — я сюда с ломом приду. Мне ведь только самую малость поддолбить, и я пролезу.

— Шиш тебе, Колька, — говорю я, — только этих забот мне еще не хватало. Вот Саня вернется, с ним и договаривайся: он и начальник, и старший брат. А мне этих приключений не надо.

— Всего-то ты боишься! — огорченно машет рукой Колька. — Нет, с тобой каши не сваришь!

— Да-да, — соглашаюсь я, — вари кашу с кем-нибудь другим.