Пригоршня скорпионов

Вопроса Маас уже не слышал. Его горящий взор был прикован к пышным формам проходившей мимо девушки в гимназической форме. Это не укрылось от внимания старичка, который выдувал из янтарного мундштука окурок сигареты.

Бреслау, того же 8 июля 1934 года, половина четвертого дня

В течение пятнадцати минут Форстнер выпил уже третью большую рюмку шнапса и закусил половинкой горячей сосиски с белой шапкой хрена. Такая доза спиртного слегка успокоила его. Мрачный, он сидел в ложе, отделенной от остального зала бархатным вишневым занавесом, и пытался с помощью алкоголя ослабить давление тисков, в которых примерно час назад Мок зажал его голову. Это было тем более трудно, что на тиски действовали две могучие и ненавистные силы — Эберхард Мок и Эрих Краус. Выходя из своей квартиры на Кайзер-Вильгельм-штрассе, Форстнер слышал, как там надрывается телефон. Он знал, что это звонит Краус, чтобы получить информацию о миссии Анвальдта. Стоя на раскаленном тротуаре на остановке трамваев номер 2 и 17, он думал о своем бессилии, о Моке, Краусе, но прежде всего о бароне фон Кёпперлинге: Форстнер мысленно проклинал дикие оргии в особняке и садах барона, во время которых нагие несовершеннолетние нимфы и кудрявые купидоны приглашали гостей выпить амброзии, а вода в бассейне кипела от голых танцоров и танцорок. Под крылом всемогущего Пёнтека Форстнер чувствовал себя в безопасности, тем паче что его шеф по-прежнему пребывал в неведении относительно личной жизни, склонностей и связей своего ассистента. Впрочем, его не слишком тревожил Мок, хотя от Пёнтека он знал, что после той неуместной реплики барона фон Кёпперлинга криминальсоветник упорно собирает о нем информацию. И уж совсем успокоило Форстнера и лишило всяческой осторожности демонстративное назначение его на должность заместителя главы криминального отдела. Во время «ночи длинных ножей», когда были ликвидированы Хайнес, Пёнтек и вся верхушка бреславльских штурмовиков, Форстнер — формально сотрудник криминального отдела — уцелел, но почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Он оказался в полной зависимости от Мока. Криминальдиректору достаточно было только шепнуть Краусу о склонностях Форстнера, и он отправился бы в небытие следом за своими бывшими покровителями. Как гомосексуалист, он мог рассчитывать на удвоенную жестокость Крауса. Не то на второй, не то на третий день после прибытия в Бреслау новый шеф гестапо объявил, что «если обнаружит у себя какого-нибудь пидора, тот закончит свои дни так же, как Хайнес». Но даже если бы в отношении Форстнера он и не исполнил эту угрозу, то уж всяко лишил бы его своего покровительства. И тогда Мок с громадным наслаждением сожрет его.

Форстнер постарался успокоить нервы четвертой, уже не столь большой рюмкой. Он намазал на кусочек булки хрен, пропитавшийся жирным соком сосиски, съел и слегка поморщился. Ему стало ясно, что тиски с удвоенной силой зажимает Мок, а Краус тут ни при чем. Поэтому Форстнер решил на все то время, пока Анвальдт будет вести расследование, приостановить сотрудничество с гестапо. Свое молчание он сможет объяснить Краусу величайшей секретностью, с какой ведется расследование. И его падение в этом случае будет только лишь возможным. Но вот если он разозлит Мока отказом от сотрудничества, катастрофа станет неизбежной.

Разделив таким образом возможное и неизбежное, Форстнер вздохнул с некоторым облегчением. Он записал в блокнот неофициальное задание Мока: «Составить подробнейшее досье на слуг барона Оливера фон дер Мальтена». После этого он высоко поднял запотевшую рюмку и опрокинул в рот ее содержимое.

Бреслау, того же 8 июля 1934 года, без пятнадцати четыре