Пригоршня скорпионов

В доме по Тауенцинштрассе находился Альгемайне Дойче Кредит-анштальт-банк. В жилую часть дома вход был со двора. Дворник почтительно пропустил гостя нового жильца доктора Мааса. Раздражение, вызванное жарой, у Анвальдта возросло стократно, когда он оказался в снятой бароном для Мааса комфортабельной квартире с ванной. Он привык к трудным бытовым условиям и тем не менее не мог побороть возмущения, сравнивая эту прекрасную квартиру со своей норой, где было полно тараканов и даже клозет был общий и находился на площадке между этажами.

Маас даже не пытался делать вид, будто рад гостю. Он усадил Анвальдта за письменный стол и бросил перед ним несколько листков, исписанных ровным, разборчивым почерком. Сам же расхаживал по кабинету и так жадно затягивался сигаретой, словно не курил несколько месяцев. Анвальдт обвел взглядом стол и стоящие на нем предметы роскошного письменного прибора (подкладка зеленой кожи под бумагу, резная песочница, пузатая чернильница, бронзовое пресс-папье в виде женской ножки), с трудом подавляя в себе горечь и зависть. Маас возбужденно ходил взад-вперед по кабинету, гортань Анвальдта пересохла от жажды, а между окнами исступленно билась оса. Полицейский глянул на надутые щеки Мааса, сложил листки и спрятал их в бумажник.

— Позвольте откланяться, доктор Маас. Я изучу все это у себя в кабинете. — Анвальдт сделал ударение на словах «у себя».

Он двинулся к двери. Однако Маас, размахивая руками, ринулся ему наперерез:

— Дорогой Герберт, вы какой-то нервный… Это все жара… Я прошу вас, прочитайте мою экспертизу здесь… Вы уж извините мою суетность, но мне хотелось бы сразу услышать вашу оценку этого перевода. Мне очень важны вопросы и замечания… Вы умный человек… Очень вас прошу…

Маас бегал вокруг гостя, протягивая поочередно сигареты, сигары, горящую зажигалку. Анвальдт, поблагодарив, взял сигару и, не обращая внимания на ее крепость, несколько раз глубоко затянулся, после чего принялся за изучение апокалиптических выкриков Фридлендера. Он вскользь пробежал подробное описание метода, а также соображения о семитских согласных и сосредоточился на переводах пророчеств. Первое из них звучало так: raam — «грохот»,

chawura — «рана», makak — «растечься, гноиться», arar — «развалины», schamajim — «небо». А второе: jeladim — «дети», akrabbim — «скорпионы», sewacha

— «решетка», amok — «белый». Далее Маас делился некоторыми сомнениями: «Из-за плохого качества пластинки последнее выражение второго пророчества можно понимать или как chol — „песок“, или как chul — „вертеться, плясать, падать“».

Анвальдт расслабился: оса вылетела в открытую форточку. Маас предлагал следующую гипотезу: «…нам представляется, что лицо, указанное Фридлендером в первом пророчестве, умрет от гноящейся раны (смерть, рана, гноиться), полученной вследствие обрушения здания (развалины). Ключом для идентификации этого лица может служить слово schamajim — „небо“. Будущей жертвой может быть кто-то, в чью фамилию входят звуки

ш, а, м, а, й, и, м, например Шайм либо кто-то с фамилией Химмель,[28] Химмлер.

Мы считаем, что второе пророчество уже исполнилось. Оно, по нашему мнению, относится к Мариетте фон дер Мальтен (ребенок, белый берег — так называли остров Мальту), убитой в салон-вагоне, снабженном решетками. В ее вспоротой брюшной полости кружили скорпионы».

Анвальдту не хотелось показывать, какое сильное впечатление произвела на него эта экспертиза. Он пригасил в пепельнице недокуренную сигару и встал.

— У вас действительно нет никаких замечаний? — Тщеславие Мааса прямо-таки требовало похвалы. Он украдкой глянул на часы.

Анвальдту вспомнилась давняя сцена в приюте: он приставал к воспитателю, чтобы тот посмотрел построенную им из кубиков башню.

— Доктор Маас, ваш анализ до такой степени точен и убедителен, что любые вопросы просто отпадают. Я вам чрезвычайно благодарен.

Анвальдт протянул Маасу руку на прощание, но тот словно ее не заметил.

— Дорогой Герберт, — сладеньким голосом пропищал он, — не хотите ли выпить холодного пива?

Анвальдт на мгновение задумался. (Уважаемый господин воспитатель, ну посмотрите на мою башню. — Отстань, мне некогда…)

— Спасибо, я не пью спиртного, но с удовольствием выпил бы холодного лимонада или содовой.

— Сейчас принесу, — разулыбался Маас.

Выходя в кухню, он снова бросил взгляд на часы. Анвальдт по профессиональной привычке еще раз, но уже внимательней, чем по приходе, осмотрел письменный стол. (Почему ему так хочется задержать меня у себя?) Под прессом лежал уже вскрытый изящный конверт цвета вереска с надпечатанным гербом. Анвальдт без колебаний раскрыл его и извлек сложенную пополам карточку. В ней серебряными чернилами было каллиграфически написано: