Очередь на турецкий транспорт шла змейкой, и ей не было видно конца. Летов с перебинтованной левой рукой шёл рядом и, несмотря на все уговоры статского советника, в здоровой руке нёс объёмистый жёлтый глобтроттер с вещами Вероники Альбертовны. Сам же Ардашев обошёлся одним саквояжем. Его содержимым были несколько пар чистого белья, да аккуратно уложенные пачки денежных купюр.
— А позвольте узнать, Клим Пантелеевич, когда вы заподозрили английского майора?
— Видите ли, во время нашего первого знакомства он предстал передо мной в новой британской форме. А спустя всего несколько недель, я вновь его увидел в Тихорецкой. На нём был надет уже другой, ещё более свежий комплект обмундирования. Это могло быть чистым совпадением, а могло случиться из-за того, что во время тайной съёмки секретных документов, извлечённых из сейфа начальника штаба армии, в результате разбрызгивания магния кое-где прогорели манжеты кителя. Однако главным упущением шпиона явилось незнание того факта, что ещё в конце прошлого года мне в руки попал план установки заградительных сетей турецким и немецким флотом на Дарданеллах и Босфоре. Многоуровневая система защиты делала невозможным проникновение британских, как и любых других, субмарин в Чёрное море. И я это хорошо знал. Но нужно было поймать шпиона с поличным. Именно поэтому я и разработал план, прося вас соорудить ящик, как две капли воды похожий на тот, в котором хранится персидское золото. И, надо отдать вам должное, вы прекрасно с этим справились.
— Труднее всего было отыскать отработанные свинцовые сетки корабельных аккумуляторов и вместо монет положить их в ящик.
— Всё удалось. Даже большевистскую подводную лодку захватили. Жаль только, что вы ранены.
— Ничего. Ранение пустяковое. За неделю заживёт.
Так, беседуя, Летов и Ардашевы незаметно дошли до корабля.
— Что ж, Михаил Архипович, пора прощаться.
— Да, к сожалению. А знаете, в последнее время я часто вспоминаю Тегеран. Помните, как сидели у вас на айване[14]
, пили водку из чайных стаканов и закусывали изюмом?— Не путайте, друг мой. Это вы после того, как застрелили шведского консула и его повара, заявились ко мне со «Смирновкой» и горстью сушенного табризи[15]
. Причём, заметьте, проникли в дом без приглашения и ещё до моего прихода.— А что оставалось делать? Надо же было мне объясниться? А? Я же не виноват, что меня прикомандировали к военной разведке, а не к МИДу.
— Нам пора, Михаил Архипович, — извинительно напомнил Ардашев.
— Да-да, конечно, — кивнул войсковой старшина и вдруг радостно встрепенулся: — А как же чемодан? Кто его понесёт? Нет уж, позвольте, провожу вас до каюты.
— Во-первых, вас не пустят, дорогой вы наш ангел-хранитель, — вмешалась Вероника Альбертовна, — а во-вторых, у нас места на палубе. Каюты только для османских офицеров. Так что нам осталось пройти всего несколько метров.
— Что ж, тогда желаю вам спокойного плавания. Честь имею, Клим Пантелеевич.
— Честь имею.
Летов поставил чемодан и, не оборачиваясь, пошёл прочь.
Вскоре сходни убрали.
Пароход загудел и отчалил от пристани.
Ардашевы стояли на палубе. Ветер усиливался, и судно покачивало.
Новороссийск постепенно удалялся и уже напоминал фотографическую карточку с видом моря и городских построек. Долго был виден Даосский маяк, но и он скоро исчез, укутавшись в облака.
В преддверии шторма вода разделилось на два цвета: серый и синий.
Вероника Альбертовна прижалась к плечу супруга и беззвучно плакала.
«Вот и всё, — подумал статский советник. — Приговор оглашён. Не только для меня, но и для всех, кто родился в России».