Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

«А может, выйти на какой-нибудь неизвестной станции, податься в горы и исчезнуть? Чтоб никто, даже Длинный, не смог найти. Никогда! Никогда! И Кукушка не найдет, чтоб потребовать долг. Никто!»

Клоун вернулся в купе за сигаретами. Когда отодвинул дверь, на Длинного упала полоса света, и он заворочался, что-то бормоча во сне.

«А что ему снится?» — подумал Клоун. Взял со столика пачку «Примы» и вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

Поезд замедлил ход. Остановился. Беленький вокзал, освещенный изнутри, стоял посреди ночи, словно свеча. За ним таились чужие дома, чужие люди.

Через минуту поезд мягко тронулся, и вокзал отплыл в неизвестность, в прошлое. Клоун на станции не вышел…

Докурив сигарету, он еще какое-то время не отходил от окна. Ему казалось, что поезд идет слишком медленно или совсем уже остановился — такой одинаковый глянцевый мрак заглядывал в окна. И только ритмичное покачивание вагона и перестук колес успокаивали. Не терпелось, чтобы высокие Карпаты поскорее стали стеной между ним и всем тем ужасом, от которого бежали они, как черт от ладана.

Мог бы спросить у сонного проводника, который еще не спрятался в служебное купе, скоро ли перевал. Но проводник, завозившийся в коридорчике, время от времени так внимательно посматривал на него, что Клоун не решился открыть рот.

Он вернулся в купе и залез на свою полку. Подоткнул под голову подушку и попытался заснуть. Напрасно. Дрожь не покидала его.

Скорей бы кончилась эта ночь. Днем страх рассеется. Клоун это знает. Утром они уже будут по ту сторону гор; потом поезд быстро довезет их до Киева, до Москвы.

До Москвы! Москва большая, от нее дороги во все концы. Там легко спрятаться, не найдут. В Москве они с Длинным пересядут на самолет… А пока что…

Клоуна снова охватила волна страха. Купе показалось единственным убежищем, пусть кратковременным; пока вагон в пути, ничего плохого с ним случиться не может…

Клоун еще раз поправил подушку и прикрыл глаза. Из Москвы за несколько часов они улетят черт знает куда. Спрячутся в глуши, и пусть тогда ловят ветра в поле, а их — в дикой тайге! Только бы успеть добраться, зарыться в землю, забиться в нору! Он согласен жить и под землей — живут же крот и барсук.

Он все сделает, чтобы его не нашли! И никто не найдет, не найдет, не найдет…

Вагон понемногу убаюкивал. Так хорошо качала его только мама в детстве. А когда это было? Не помнит Клоун. И мамы не помнит… Жизнь его словно и началась, и закончилась вчера, когда пошли с Длинным на дело, к этой вдове…

А кто это снова хрипит? Снова Длинный? Или та женщина, что спит на нижней полке? Может, она тоже вдова и тоже богатая?..

Нет, теперь ему уже ничего не надо. Кукушке долг отдаст. Отдаст деньгами, а не своей кровью. Не выпросит Кукушка у него крови. Кровь — не деньги, за нее ничего не купишь, даже бутылки «Плодово-ягодного». А он, Клоун, не скупой, будьте любезны, бутылку крови за бутылку вина. Только вино тоже должно быть красное… С хрипом…

Колеса выстукивали что-то невнятное, вагон тихо поскрипывал. Страх как будто бы перестал трясти Клоуна, затих, замер, притаился. В тяжелой голове клубились расплывчатые мысли, всяческие химеры, вопросы.

Зачем она поднялась, эта женщина с нижней полки? Растет между полками, надувается и головой пробивает крышу вагона. Она тоже красная, как жаба. Только без лап. Почему без лап? За лапы крепко держит ее Длинный…

Клоун вздохнул, повернулся на другой бок и, причмокнув губами, снова заснул неспокойным сном.

5

— Вон уже горы видны! — ликовала Наташа, выглядывая в окно. — Из-за своего журнала все прозеваешь!

Коваль оторвался от журнала, пробормотав «сейчас, сейчас», и снова углубился в него, так и не взглянув на горы.

Наташа никогда еще не ездила с отцом. Когда была совсем маленькой, ездила с матерью на дачу. После ее смерти Коваль каждое лето отправлял дочурку в пионерский лагерь. Со временем, когда Наташа подросла, она стала ездить в лагерь уже вожатой, а одно лето была со строительным отрядом на целине.

На этот раз Коваль решил взять Наташу с собой, рассчитывая устроить ее в какой-нибудь пансионат или на турбазу, чтобы не мешала. Ведь побывать в Закарпатье девушке будет интересно. Кстати, и сам он тоже окажется там впервые в жизни.

Выехали из Киева втроем: кроме них, еще старший инспектор управления уголовного розыска майор Бублейников.

Майор, едва проснувшись, взялся решать шахматные задачи. Коваль, выпив стакан чая, читал захваченный из дому журнал, а Наташа сразу же прилипла к окну.

Поезд шел по предгорьям Карпат. Чем выше он поднимался, беря крутые подъемы и проскакивая ущелья, тем труднее становилось ему преодолевать километры пути. После каждой скалистой стены, неожиданно нависавшей над вагоном, после каждого поворота открывались перед взором Наташи новые холмы, покрытые зеленой и синей щетиной елей, развесистыми дубами, величественными буками. По белым камням бежали ручьи, в которых виднелось веселое звонкое утреннее небо, словно развешанное на остроконечных вершинах, над пестрыми лугами и полонинами,[9] над далекими — серыми, синими, черными — шапками гор.