Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

— Степан Андреевич, вы знаете, что Сосновский отказался ходатайствовать о помиловании?

В тюрьме в эти дни Коваль не был и быть не мог: по закону он не имел доступа к осужденному. Но, узнав, что Сосновский не захотел просить помилования, заторопился к следователю, несмотря на то что к разговору с ним не был еще готов, — жизнь художника исчислялась теперь несколькими днями и могла оборваться в любую минуту.

— Знаю, знаю, — ответил Тищенко, и Коваль удивился той легкости, с которой произнесены были эти слова. — Он изверг и чувствует, что это ему не поможет.

— Степан Андреевич, — сердце Коваля забилось учащенно, во рту пересохло, — необходимо сегодня же обратиться к прокурору области. Пусть даст телеграмму генеральному.

— Какую еще телеграмму? — насторожился Тищенко.

— Приостановить исполнение приговора в отношении Сосновского.

Следователь посмотрел на Коваля, словно не узнавая его.

— Вы что, товарищ подполковник? — произнес он наконец. — Что за шутки?!

— Я не шучу, Степан Андреевич. Приговор не должен быть приведен в исполнение, — преодолев волнение, твердо произнес Коваль. — Я убежден, что допущена серьезная ошибка. И больше всех повинен в ней я.

В больших и круглых, как у ребенка, глазах Тищенко появилась растерянность. Полные розовые щеки его побледнели.

— Что за бред! — пробормотал он. — Вы в своем уме?

— Да, Степан Андреевич, я здоров. У меня есть основания сомневаться, что убийца — Сосновский.

— Вот как! Но где же были эти ваши основания раньше, когда предъявлялось обвинительное заключение?! — закричал Тищенко, словно забыв, что именно он безапелляционно отбрасывал какие бы то ни было сомнения Коваля.

Подполковник решил для пользы дела не напоминать ему об этом.

— У вас появились новые факты, доказательства? — спросил следователь, не сводя с Коваля неприязненного взгляда. — Выкладывайте!

— Пока еще нет… Прямых доказательств невиновности Сосновского нет…

— Так какого же черта?! — Тищенко вскочил и забегал по кабинету. — Дмитрий Иванович, — умоляюще произнес он, остановившись рядом с Ковалем, — объясните, пожалуйста, что все это значит?

— Степан Андреевич, — спокойно ответил Коваль, — у меня есть некоторые данные. Это еще не доказательства, и нужно время для проверки. Но если Сосновский будет расстрелян, то… вы сами понимаете… Поэтому исполнение приговора необходимо приостановить…

— Есть приговор областного суда, решение Верховного… Не понимаю, чего вы от меня хотите!.. — Тищенко испытующе посмотрел на Коваля. — Дмитрий Иванович, простите, ради бога, но, может быть, вы переутомились?.. Не молодой же вы человек, много работаете… Знаете что, — уже добродушно закончил он, — а не обратиться ли вам к комиссару насчет отпуска? Путевочку возьмите в санаторий. Отдохните. И у вас исчезнут навязчивые идеи.

— В таком случае я сам обращусь к прокурору области или дам телеграмму генеральному от своего имени.

— Вы понимаете, что говорите? — снова вскипел Тищенко. — Думаете о том, чем это кончится прежде всего для вас?

— Да, понимаю. Но лучше признать ошибку, пока ее можно исправить.

— В чем же ошибка?

— Мне кажется, мы связали себя первоначальной обвинительной версией. И пошли по ложному пути.

Коваль не решался пока рассказывать следователю о двойнике Петрова, о своих предположениях, которые еще ничем не подтверждались и смахивали на домысел. Это могло вызвать у Тищенко обратную реакцию.

Следователь застонал, словно от зубной боли.

— Под какой удар, Дмитрий Иванович, вы ставите меня этой своей необоснованной гипотезой! А себя? Имейте в виду, после такого скандала вам дадут отставку без пенсии.

— Я не могу сейчас думать даже об этом. Я думаю о Сосновском. А вы, Степан Андреевич, разве сможете спокойно жить и работать, если выяснится, что мы, а вслед за нами и суд, допустили ошибку, которая стоила человеческой жизни?

Тищенко сел в кресло. Задумался. Зазвенел телефон. Следователь не обратил на него никакого внимания.

— Но кто же тогда убил? — негромко, словно обращаясь к самому себе, произнес он. — Ведь с самого начала было две версии. У мужа — Петрова — полное алиби, да и мотивов никаких. Человек солидный, управляющий крупным трестом. Вторая версия — Сосновский. Кто же теперь?

— По-видимому, кто-то третий.

— Кто же?

— Пока еще не знаю, — вздохнул подполковник. — Но он будет найден. Я в этом глубоко убежден.

Тищенко подумал, что оперативник пока не располагает ничем. Но неожиданное упорство Коваля тоже озадачивало. Убийца, конечно, Сосновский. Но как же, однако, понять странное поведение подполковника? Что за этим кроется?

— Ну хорошо, допустим, мы приняли ваше предположение, и Сосновский оказался невиновным, а истинного убийцу мы не нашли. Значит, преступление осталось нераскрытым? Ведь никаких других доказательств у нас с вами нет. Над этим вы думали, Дмитрий Иванович?

— Наша задача, и прежде всего ваша, Степан Андреевич, как работника прокуратуры, — не только уголовное преследование, но и защита невиновного. Мы должны быть мужественны и признать ошибку, если она произошла.