Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

ПЕТРОВ

Любил Нину Андреевну?

Окурки на даче со следами губной помады, связь с другой женщиной —

Попытка изнасилования +

Знал картину —

Алиби в момент убийства +

Фото Семенова найдено у него во дворе —

Но родственников у него нет +

Показания старика, жителя Березового —

Дальше шли отдельные фразы:

«Почему Нина Андреевна пошла на поляну с незнакомым человеком?

С чужим человеком не пошла бы.

Если не с Сосновским, то с другим хорошо знакомым человеком.

Но этот человек должен знать картину.

Как попала фотография жителя Брянска Семенова в наш город, во двор, где живет Петров?

Кто разорвал и выбросил ее: Петров? Нина Андреевна?

Кто такой Семенов? Подробнее!

Знала ли его Нина Андреевна?

Где он был семнадцатого мая? Мог ли быть в Березовом?»

Все эти фразы, написанные то по линейкам, то наискосок, были связаны стрелками с другими, менее разборчивыми, которые состояли из нескольких сокращенных слов и множества вопросительных и восклицательных знаков.

Помимо всего этого, Коваль начертил еще и несколько схем, где имена и фамилии лиц, так или иначе соприкасавшихся с делом Сосновского, тасовались, как карты в колоде, то оказываясь рядом друг с другом, то разъединяясь, то снова возвращаясь в исходное положение.

Неожиданно, что-то вспомнив, Коваль схватил телефонную трубку и набрал номер:

— Семен Корнеевич! Комиссар приехал? Меня? Я вроде бы все время на месте. К нему и собираюсь. И вчера искал? Вчера я весь день просидел в прокуратуре. Хорошо, скоро буду.

По дороге в управление Коваль думал, как лучше вести предстоящую беседу с комиссаром. Накануне вместе с Тищенко он был у заместителя областного прокурора Компанийца, который выступал государственным обвинителем по делу Сосновского. Разговором с ним Коваль остался недоволен. Впрочем, подполковник ничего хорошего и не ждал, понимая, как трудно остаться объективным человеку, который обвинял художника в убийстве.

Подполковник решил выложить комиссару все начистоту, в том числе и свое отношение к разговору с Компанийцем. В конце-то концов, он, Коваль, — не частный детектив, а сотрудник управления. Вполне вероятно, что комиссар отчитает его за то, что он обо всем не доложил раньше, но ведь до получения фотографии Семенова из Брянска, то есть до сегодняшнего дня, ничего определенного он доложить и не мог…

Успокаивая себя таким образом, Коваль вошел в приемную комиссара.

— Заходите, заходите! Комиссар ждет! — заторопил адъютант, едва завидя его.

Подполковник одернул китель и открыл дверь в кабинет.

То, что комиссар побывал вчера в тюрьме и разговаривал с Сосновским, было для Коваля неожиданностью. Сперва он даже растерялся, но, услышав о наблюдениях надзирателей за художником, подумал, что комиссар поддержит его.

— По-моему, обращаться к генеральному не стоит, — заметил комиссар, когда Коваль доложил суть дела.

— Виктор Павлович, а как же с приговором? — заволновался Коваль. «Вот тебе и поддержал!» — подумал он.

— Вопрос о Сосновском следует решить на месте. Новые факты дают право просить председателя нашего Верховного суда о доследовании. Прокурор республики может заявить протест. Вопрос о Сосновском приобрел самостоятельность и выделился, так сказать, в отдельное дело.

— Да, вы правы, Виктор Павлович, — согласился Коваль, уловив ход мыслей комиссара. — Так будет лучше: мы получим возможность продолжать следствие.

— Сегодня же отправляйтесь в Брянск. — Комиссар посмотрел на календарь. — Двадцатое. Даю вам месяц на дополнительный розыск. Надеюсь, уложитесь в срок и не подведете. Только будьте очень внимательны, Дмитрий Иванович, не ошибитесь. Не дай бог, повторится с Семеновым та же история! Ступайте. В добрый час! А я позвоню в Брянск, чтобы вам оказали там всемерную помощь и содействие.

Но сразу уйти Ковалю не удалось. Едва он встал, как раздался звонок телефона.