Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

— Я не продвигался. Меня работа продвигала, Дмитрий Иванович. Покоя не знал, всего себя делу отдавал без остатка. Думал, честным трудом на благо общества прощение заслужу за ошибки молодости. Учился, старался. Из Одессы тогда поехал в Мариуполь, потом в Донбасс. Окончил техникум водного хозяйства. Перед войной прорабом был. Во время войны сперва призвали, потом дали броню — и в Среднюю Азию: обеспечивал водой оборонные стройки. После войны — снова Украина, восстановление народного хозяйства. Сколько колодцев построил, сколько скважин пробурил! И сам работал как черт, и людям филонить не давал. Заметили меня, естественно. Начальником участка назначили. Я не знал слов «нет» и «невозможно», и люди мои их забыли. Любой план выполнял. Потом на инженерные курсы послали. А когда трест был создан — главным инженером назначили. Третий год — управляющим. Все надеялся — рассчитаюсь трудом за прошлое. Что у меня в жизни было? Только работа и Нина. А выходит, грехов не замолил, и вот… Нину потерял… Все в жизни потерял… — Петров-Семенов тяжело вздохнул и умолк. Уголки его рта опустились, лицо приняло печальное выражение, на глаза навернулись слезы. — Эх! — взмахнул он рукою. — Полетела моя жизнь вверх тормашками… А вы вот еще и дело на меня завели за старые проступки. Что такое жизнь? Сумма ошибок, которые человек успевает совершить и из которых потом до самой смерти не может выпутаться.

— Не проступки и ошибки, а уголовные преступления совершены вами в тридцать третьем году. Но уголовное дело за них против вас не будет возбуждено.

— За давностью?

— Вы не зря тратили деньги и время на юридический журнал.

— В таком случае, претензий у вас ко мне больше нет?

— Семенов, не прикидывайтесь дурачком. За старое отвечать не будете. А за убийство жены ответите.

— Я не мог убить. У меня алиби.

— Не своими руками. Этого вы не любите. Ваш метод — чужими.

— Что ж, я, по-вашему, нанял Сосновского?

Подполковник промолчал.

— Послушайте, Коваль, — неожиданно бывший управляющий заговорил самоуверенным тоном. — Опомнитесь, пока не поздно. Подумайте, что вы делаете! Вы ставите под удар не только меня, но и самого себя, и всех, кто занимался делом Сосновского, — и прокурора, и судей. Допустим, вам удастся-таки пришить мне дело. А дальше что? Кто ответит за то, что по ложному обвинению казнен честный человек, известный художник? В первую очередь — вы! Что ж, это ваше личное дело. Но вместе с вами должны будут отвечать и некоторые влиятельные люди. Вот они-то и не дадут вам развернуться, сотрут в порошок. В вашем возрасте это пора уже понимать.

Подполковник внимательно всматривался в Петрова-Семенова, который, распалившись от своих слов и, по всей вероятности, ощущая в них железную логику, сверкнул глазами так, словно был не подследственным, а прокурором.

Коваль не перебивал, давая ему возможность высказаться и полнее раскрыть свою сущность.

— Вы возомнили, что в состоянии повернуть вспять колесо событий, — продолжал бывший управляющий. — Но поймите, пружины служебной иерархии, вся ее зубчатая передача не даст вам этого сделать! Никто не пожелает разделить с вами вашу вину, все от вас отвернутся, и не я погибну, а вы! Безжалостная машина перемолола Сосновского, и горе тому, кто сунет в нее свою голову! Он тоже будет смят и раздавлен!

— Что касается Сосновского, — сказал Коваль, — то его жизнь в безопасности.

— Ха-ха-ха! Вы имеете в виду, что в безопасности находятся все покойники? Это остроумно!

— Сосновский жив.

— Как же так? — вскричал Петров-Семенов. — Вы же говорили!..

— Я вам ничего не говорил. Вы поверили слухам.

Но даже и это не смогло остановить Петрова-Семенова.

— Все равно! — продолжал он. — Скандала вам все равно не избежать. Шутка ли — приговорили к расстрелу! Вы что, хотите доказать, что и в прокуратуре, и в областном, и в Верховном суде сидят неучи, неспособные разобраться в серьезном деле? Поставить под удар всю систему судопроизводства? Кто вам это позволит, Коваль?! — И в глазах бывшего управляющего с новой силой вспыхнула самоуверенность.

— О судопроизводстве не беспокойтесь, — иронически заметил подполковник. — Оно в полном порядке. И именно поэтому выдержит мой «удар». Лично я добиваюсь только одного — справедливости. К вашему сведению, и в прокуратуре, и в судебных органах добиваются того же. И если допущена ошибка, мы найдем силы признать и исправить ее. Так-то, Семенов. Ладно, на сегодня хватит. А завтра послушаете, что рассказывает ваш брат. Кстати, и повидаетесь с ним. Давно ведь не встречались, с мая. И, наверно, соскучились? Все-таки родной человек, готовый для вас своими руками жар загребать…

Подполковник вызвал конвоира.

34

«Почему он сказал „невозможно“ в ответ на мое предложение пойти и сознаться? Почему это для него невозможно?

Несколько дней подряд, как только Иван уезжал на работу, я выходила из дому и бродила около юридической консультации, которая помещается в подвале соседнего дома. Войти не решалась. Мне казалось, юрист сразу поймет, что речь идет о моем муже.