Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

* * *

А в январе в городской газете появилась краткая заметка «Убийцы наказаны». В ней говорилось о трагедии в Березовом и о судебном процессе над убийцами Нины Петровой. Заканчивалась она словами: «Приговор приведен в исполнение».

Дымер — Киев, 1968 

― ТАЙНА ЗАБЫТОГО ДЕЛА ―

Роман

Авторизованный перевод с украинского А. Тверского

Художник Николай Мольс

1

Едва подполковник Коваль шагнул из вагона на высокую платформу пригородного вокзала, как сразу очутился в бурлящем людском потоке. Неторопливо выбравшись из толпы, он остановился на краю платформы и внимательно огляделся по сторонам.

Над рельсами низко стояло солнце — круглое и красное, словно огромный глаз светофора. Но электропоезда не обращали внимания на этот сигнал, стремительно набирали скорость и, виртуозно выпутываясь из станционных рельсовых сплетений, исчезали вдали.

Людской поток понемногу редел. Коваль скользил взглядом по лицам, фигурам, портфелям, сумочкам, сверткам, и со стороны могло бы показаться, что он ни на чем не фиксирует своего внимания.

Он любил такое вроде бы бесцельное наблюдение; когда подробности и детали запоминаются без особых усилий и увиденное как бы само по себе откладывается в дальней кладовой памяти, чтобы вынырнуть в самый необходимый, в самый острый момент и помочь решить сложную задачу.

Собственно говоря, поездка в Лесную, из которой он только что возвратился в Киев, была не обязательна — он ведь уже был на месте преступления вместе с лейтенантом Андрейко, и ехать туда вторично вроде бы не было нужды. Но сегодня неожиданно для самого себя, словно повинуясь какому-то внутреннему зову, Коваль встал из-за стола, спрятал бумаги в сейф, запер кабинет и отправился на вокзал.

В вагоне он тоже с кажущимся равнодушием посматривал по сторонам и под мерное постукивание колес предался свободному течению мысли. Был у него и такой метод продумывания запутанных ситуаций — в самой гуще жизни, когда он, Коваль, словно оказывался между двумя электрическими полюсами, одним из которых становилась выработанная годами интуиция, а другим — окружающий мир с его многообразными реалиями. В определенное время между этими полюсами проскакивала искра, и яркая вспышка освещала глубинные тайники человеческой души и скрытые мотивы тех или иных поступков.

Для Дмитрия Ивановича Коваля такого рода мышление было не только важной составной частью его работы, но, помимо того, еще и жизненной потребностью, и чем-то близким к творчеству, которое, как известно, приносит человеку не одни лишь муки, но и наслаждение.

…Он спустился по лестнице на привокзальную площадь.

Был тот суетливый час «пик», когда и на вокзале, и на площади люди роились, как пчелы над ульем. Но даже и торопясь, они приостанавливались перед высоким застекленным щитом у здания вокзала, наскоро просматривали его и бежали дальше.

Коваль тоже остановился у щита. В своем любимом сером костюме был он похож скорее на степенного служащего, на ученого или врача, чем на сотрудника уголовного розыска. Не привлекая к себе внимания, подполковник сделал вид, что так же, как все, заинтересовался обращением городского управления внутренних дел.

«Милиция разыскивает…» Ковалю незачем было читать объявление, написанное им самим. Он еще раз вгляделся в фотографию Андрея Гущака, сделанную за две недели до убийства. Маленькое паспортное фото было увеличено, и Ковалю казалось, что глаза старого репатрианта так широко и открыто смотрят на него, словно хотят что-то ему рассказать.

О, как много отдал бы подполковник, чтобы узнать, что же именно хотел рассказать перед смертью старый Гущак и почему его убили! Не исключено, конечно, что это один из тех несчастных случаев, которые происходят на железной дороге из-за неосторожности или нездоровья престарелого человека.

Ковалю хотелось спросить: о чем же ты думал, человече, глядя в объектив фотоаппарата, что волновало тебя в последние дни, когда возвратился на родину, что привело в Лесную, кого искал ты там и кто нашел тебя, чтобы убить?

Вопросы эти то и дело возникали в голове подполковника, оставаясь без ответа, а он внимательно вглядывался в фотографию старого Гущака, хотя видел это фото не впервые — оно ведь лежало под стеклом на его письменном столе и все время маячило перед глазами.

Коваль вздохнул. Дело опять запутанное и сложное. И главное — не за что ухватиться. Коваль понял это уже в тот момент, когда комиссар поставил перед ним задачу.

— У вас есть вопросы, сомнения, Дмитрий Иванович? — спросил начальник управления, заметив, как по лицу подполковника пробежала тень.

Коваль покачал головой. Разве комиссар не понимает, что после истории с Сосновским ему, Ковалю, нельзя рисковать. Хотел было скептически скаламбурить, что, мол, нет в этом деле вообще ничего, в том числе и сомнений, но сдержался.