—С какого перепугу вы будете задерживать моих людей? И какое вы лицо тут, на землях империи? Вы не у себя в автономии Альбрехт, не забывайтесь! Пойдемте разберемся, господа. — Позвал Клим барона с рыцарем и направился к возу где находился Янош Кринке с дочерью.
—Такого просто не может быть, я никогда ничего не крала, господин барон. — Утирая слезы сказала девушка Эр-Ризу.
—Хорошо, рува, у вас есть с собой какие-нибудь драгоценности?
—Есть, драгоценности моей маменьки. — Кивнула девушка и вынула из баула с вещами маленькую шкатулочку. — Вот!
На расстеленный платок выпали, золотые серьги с изумрудами и бусы из янтаря.
—Хм… серьги довольно дороги. — Оценил их на глаз лэр. — Точно ваши?
—Что вы, Ваша Светлость, я готов поклясться. Серьги моей покойной жены. Мы жили довольно зажиточно, вот и прикупил подарок ей на рождение дочки. Не продавали даже в самые тяжелые времена. Хотел, чтобы Мира в них на свадебке станцевала. — Зачастил Кринке.
—Хорошо, хорошо. Я вам верю, эйр Ярош. Больше ничего в телеге нету? Если гномы обыск устроят?
—Нет, больше ничего. Вот еще только у меня. — Показал Кринке тонкое золотое колечко на своем пальце.
—Ну это на на драгоценности его жены нисколько не тянет, усмехнулся лэр, — давайте спросим у нашего корчмаря, что там у них пропало? Он кстати видел серьги?
—Видел мельком. — Кивнула Мира. — И про бусы говорила, но ему не показывала.
—Жена трактирщика серьги увидела и все продать просила. — Вставил свои пять копеек Ярош.
—Хм… Это плохо, но думаю разрулим. — И громко спросил повернувшись к трактирщику. — А что пропало у вашей жены, вы помните?
—Конечно! Серьги и ожерелье.
—А откуда у нее серьги и ожерелье? — Опять поинтересовался Клим.
—Известно откуда, я знамо дело прикупил для ее. — Уперев руки в бока важно ответствовал Бенни-Бильворт.
—Хорошо, опишите нам эти серьги и ожерелье.
—Чего-о? — Озадаченно протянул гном. — Серьги как серьги, чего их описывать-то?
—Ага, сало как сало. — Усмехнулся Клим. — Вы выдвинули серьезное обвинение против моих поданных, господином которых является барон Эр-Риз. То есть обвинив его людей, вы обвинили его, а стало быть и меня, как его сюзерена. Описывайте или я признаю ваше обвинение ложным наветом! Ведь так, господин рыцарь? Мы в своем праве?
—Истинно, так! — Опять поддакнул сэр Готриб закивав словно болванчик.
—Ну там… ожерелье из самоцветов, а серьги… серьги с камушками. Синенькие такие… сапфиры вроде? — Неуверенно будто гадая ответил Бильворт.
—Господа извольте убедиться, что все не так, как говорит этот гном. — Показал Клим серьги вблизи барону и рыцарю.
—Я требую показать драгоценности и нам! — Опять встрял секретарь.
—Да заткнитесь вы уже! — Не сдержался Готриб и прошипел сквозь зубы, — чертовы недоростки!
—Вы не верите нам, титулованным особам, дворянам Врдосской Империи и Вэллора? — Гном на такой вопрос замялся, потом надувшись уселся в коляске. — Надеюсь у вас больше претензий нет?
—Нет. — Буркнул Альбрехт и взялся за вожжи, собираясь развернуть возок.
—Не так быстро, старина. — Окликнул его лэр и конный гвардеец придержал впряженных в таратайку пони.
—Ну, что еще? — Буркнул секретарь.
—Ну, а теперь я перечислю наши претензии. — И лэр стал загибать пальцы. — Ложное обвинение моих людей и стало быть нас, вы остались должны моим людям еще двенадцать ливров, — и пояснил, — это за три полных месяца и две недели, вы разговаривали с титулованными особами сидя, без должного почтения и не обращаясь к нам согласно уложению о титулах. И последнее- вы, — он ткнул пальцем поочередно в секретаря и трактирщика, — каждый, назвали нас хуманами. Что там у нас сказано в законодательстве Империи, насчет таких преступлений, господин барон?
—Кхм… — Прочистил горло Эр-Риз. — В положениях о титулах сказано, что сельский простолюдин проявивший неуважение к лицу благородному может быть порот на конюшне, порот по жалобе оного лица, своим господином. Если это вольный эйр горожанин или молодая рува или почтенная матрона, то они должны уплатить штраф в два ливра в пользу казны и столько-же, оскорбленному лицу, если горожане не могут по какой-либо причине выплатить штраф, то тоже должны быть биты у позорного столба, на площади. На усмотрение судьи, от пяти ударов кнутом, до восьми.
—О, как! Значит увозим обоих в город, к позорному столбу и сечем?
—В к-какой г-город? — Заикаясь спросил Альбрехт. — Н-не имеете п-права. М-мы же г-гномы.
—Известно в какой, в Руденбург. А права как раз имеем, вы совершили все свои проступки на территории империи, так что гномы вы или не гномы разницы нет.
—У меня есть с собой деньги, я готов отдать двенадцать ливров этим людям. — Закричал вдруг трактирщик.
—Ну хорошо, по крайней мере один пункт отпадает. — Кивнул Клим. — А за то, что назвали хуманами?
—Не так давно, император издал указ, если где-либо, гном употребит это обидное для людей прозвище, то получит пять ударов кнута либо три ливра штрафа. Если гном так назовет лицо благородных кровей, то получит уже дюжину ударов кнутом. Хотя благородный господин может выбрать- либо порка негодяя, либо имперская полукрона штрафа.