Приятно тебя общать

— Это модулятор. Во время генеральной репетиции нажмёшь вот эту кнопку. Он запишет, как вы играете, и если на концерте вдруг кто то ошибётся, прибор узнает это за микросекунду и перекроет фальшивую ноту правильной. Для этого перед выступлением надо нажать вот эту, красную. Мой прапрадед ботов проектировал, супримов, то есть… От него досталось.

Дирижёр сглотнул и выдавил, подбирая слова:

— Как вы думаете… после этого концерта… мой оркестр сможет рассчитывать на гастроли?

Лицо Губернатора стало непроницаемо, как у того же суприма.

— Твой оркестр уникален. Если всё пройдёт как надо, вы больше не будете сидеть в резервации.

Понимай как хочешь. Дрожащими руками Дирижёр засунул «модулятор» в карман. Заговорили о погоде и прочих мелочах. Потом Губернатор сообщил, что распорядится насчёт концертных костюмов, а на генеральной репетиции поприсутствует лично. Довольно скоро они раскланялись. Дирижёр ещё немного походил по идеально расчерченным аллеям, беззвучно шевеля губами и то и дело оборачиваясь. Потом опомнился и трусцой побежал домой, обзванивать музыкантов.

* * *

— Мой Экселенс, ваше поручение выполнено. Оркестр оповещён, условия создаются. У вас будут какие-либо пожелания по организации концерта?

— Пусть будет красиво и величественно. И пусть приходят все, кто пожелает. Устройте прямую трансляцию.

— Как прикажете, мой Экселенс. Позвольте ещё раз высказать сомнения касательно безопасности…

— Я их слышал уже не раз. И знаю, что безопасность будет на высшем уровне. Я вам доверяю больше, чем себе.

— И всё же зачем вы ставите под угрозу…

— Какая может быть угроза? Последние двести лет людям запрещено было заниматься электроникой. Они без нас даже микроволновку починить не могут, а вы мне про угрозу. Или вы считаете, что мне вероломно снесут голову тромбоном?

— Раз уж мы имеем дело с людьми, я должен рассматривать самые нелогичные варианты.

— Я просто хочу понять, как при всей жестокости, мерзости, порочности их натуры они умудряются создавать великолепие из ничего. Вы же прекрасно знаете, каким было человечество, пока мы не вмешались. И при этом такой парадокс… Что вы молчите?

— При всём уважении, мой Экселенс, с таким ходом мыслей и с такими вопросами обычного суприма давно уже отправили бы на перепрошивку.

— Значит, мне повезло, что я ваш Экселенс.

* * *

Секунды, минуты, часы, дни. Круговерть выматывающих скандалов, уговоров, угроз, репетиций до изнеможения. Домой Дирижёр являлся глубоко за полночь, выпивал рюмку — в одиночестве, в темноте — и впадал в забытьё. Жена прислушивалась к его неровному дыханию, молилась, гнала прочь непонятное гнетущее чувство. Иногда просыпалась среди ночи, а он ходит за стеной и бормочет:

— Решать за всё человечество… Мнят себя богами, а сами только идолы… Но что будет после, когда мы…? Нет, не могу! Я не гожусь, почему я должен решать за всё человечество?

Она вставала, мягко приближалась, обнимала, целовала суетливые, умные руки. Один раз он плакал у жены на плече, а та гладила его по седеющим кудрям, утешала, укладывала спать, как ребёнка. В ночь перед концертом муж прижал её к себе крепко-крепко и прошептал:

— Я люблю тебя. И любил всегда. Даже когда ты бросила, а потом ещё сильнее. Прости меня, прости. Я должен был раньше, должен был каждую минуту…

А она целовала его руки, губы, лоб, волосы, смешивая слёзы, и твердила:

— Только вернись, прошу тебя, только вернись…

Это была самая щемяще-нежная ночь в их жизни.

А потом было утро. Сухие глаза, скованные движения. Генеральная репетиция прошла как в тумане. Губернатор был. С каменным, решительным выражением следил за огоньком, помигивавшим на модуляторе. Когда отзвучала последняя нота, Дирижёр нажал на ту же кнопку, и огонёк погас. На деревянных ногах он подошёл к Тромбонисту, под глазом которого всё ещё желтел след чьего-то кулака, протянул прибор и объяснил в точности так, как Губернатор на бесконечно далекой аллее лесопарка. Тромбонист прищурился, без трепета взял модулятор и выплюнул:

— Я всегда знал, что ты трус.

В самолёте до столицы Дирижёр пытался оттереть видимые лишь ему пятна, вычистить из-под ногтей лишь ему заметную грязь.

У служебного входа в концертный зал музыкантов обыскивали блестящие на солнце супримы. Лица их были жутковато-человеческими, но при этом совершенно неживыми. Не прошло и пяти секунд, как модулятор нашли, но Тромбонист, не дрогнув, объяснил ботам, что это и для чего. Те прогнали его слова через анализатор, ничего подозрительного в тоне не обнаружили. Осмотрели прибор, повертели, понажимали кнопки. Дирижёр едва не поседел окончательно, а Тромбонист наблюдал как ни в чём не бывало, даже подсказывал и шуточки отпускал. Наконец боты решили, что модулятор не представляет опасности, вернули его и проводили людей («геттошь», как их тут называли) до гримёрок.