Прикамская попытка - 2

До Казани добирались без особых проблем, устраивая на берегу лишь ужины и завтраки, на ночь все перебирались на суда. Как говорится, в тесноте, да не в обиде. Плаванье по течению под парусами шло спокойно и уверенно. Все наши пассажиры понимали ситуацию, кроме нескольких учителей, бросавшихся из крайности в крайность. Один из них, Мефодий Хромов, за время путешествия надоел даже терпеливым гайдукам. Высокий, худой, тридцатилетний шатен, с унылым свисающим носом на узком лице, всю дорогу агитировал не опасаться бунтовщиков. Нашу пересадку на суда он воспринял оскорблением и требовал ускоренного движения вверх по Каме против течения, с привлечением бурлаков и местных крестьян. На чём основывался этот учитель голландского и английского языков, считая нас непобедимым отрядом, способным разогнать десять тысяч восставших, не знаю. Порой у меня возникали подозрения в его связях с английскими агентами, действующими в стане Пугачёва. Так нелепо выглядела уверенность Хромова в нашей неуязвимости.

Чтобы избавиться от надоедливого учителя, пришлось дать ему в руки все карты, как говорится, инициатива наказуема. К немалому моему удивлению, Мефодий оказался неплохим организатором, быстро нашёл три бригады бурлаков за небольшие деньги. Потому при нашем плаванье по Каме скорость снизилась не принципиально, как я опасался. Есть ветер, нет его, наши кораблики монотонно двигались против течения, проходя до тридцати вёрст за бесконечный летний день. Аккурат на восьмой день мы добрались до Елабуги, сразу свернув к противоположному от города берегу. Длинные хвосты дыма от разгоравшихся домов и сараев заметны были издалека, особых сомнений в том, кто хозяин в городе, не возникло даже у педагогов.

Три бригады бурлаков моментально исчезли в прибрежных зарослях, даже не заикнувшись об оплате последнего дня пути. Учитывая полное безветрие, нам пришлось встать на якоря почти на середине Камы. Спрятаться на Каме невозможно, наши корабли были слишком велики, чтобы укрыться в прибрежных кустах. Повернуть вниз по течению мы не пытались, безветрие могло нас развернуть и посадить на мель или выбросить на берег. Бросить груз и своих пассажиров, чтобы уйти по берегу, я не мог. Слишком много мы вложили в них сил и средств, одни прицелы чего стоили. Да и не ушли бы мы пешком от конных казаков далеко, порубили бы в поле на куски, два десятка ружей в таком деле не спасут. Зато я не сомневался, что Пугачёв спешит вниз по Каме к Казани, оставалась надежда, что разграбление наших кораблей он доверит небольшой банде, а основное войско двинется на запад.

День едва перевалил за полдень, как нас заметили из захваченного города. Наши неуклюжие манёвры не могли не заметить на берегу. Громкие крики радости разбойников при виде очередного купца, попавшего впросак, самого приплывшего им лапы, достигли наших ушей. Бледные лица напуганных женщин и учителей служили ярким доказательством их хорошего слуха. Отправив всех в каюты, мы принялись сооружать укрытия от стрел и пуль, наваливая вдоль бортов мешки с тканями и немногочисленную мебель. Опасаясь поджога, команда спешила полить всю палубу и надстройки водой. Я очередной раз инструктировал своих ребят, больше для гайдуков и Клааса. Повторяя, что вести огонь по нападающим будут только стрелки, вооружённые 'Лушами', задача остальных бойцов — наблюдение.

К тому моменту, когда от берега к нашим кораблям устремились десятка три лодок различного калибра, парни успокоились и заняли свои места. Пришёл и мой черёд обнажить ствол Никитиной 'Сайги', он давно доверил мне её, опасаясь показывать такое оружие в столице. Если на его ружейном заводе едва ли не каждый месяц вылавливали соглядатаев, да вербовщиков ружейных мастеров, страшно представить, что произойдёт с его домом, когда там появится карабин. Тогда оружие превратится из средства защиты в угрозу для своего владельца, приманку для многих, от Тайной канцелярии, до Демидовых, Строгановых и английских агентов. При наших встречах Никита, никогда не страдавший шпиономанией, только покачивал головой, рассказывая, как нагло ведут себя иностранные агенты в Петербурге.

Своим бойцам я запретил стрельбу залпами, приказав максимально экономить патроны и стрелять исключительно наверняка. Собственно, они и сами понимали, что наша жизнь продлится до окончания боеприпасов, не дольше. Поэтому первым открыл стрельбу я, с расстояния триста метров по ближайшим лодкам. Не трогая подвижные фигуры гребцов, мишенями выбрал рулевых и вооружённых разбойников, сидевших неподвижно. Подстрелив пару-тройку человек в одной лодке, переносил огонь на другое плавсредство, стараясь, навести страху на большее число новоявленных пиратов. После появления нескольких трупов в лодках, да ещё в за несколько секунд, разбойники начинали озираться, пытаясь узнать, как дела у соседей. Никто не предполагал, что стреляет один человек, скорострельность карабина была совершенно неприличной для аборигенов.