Приключения 1978

— Я потомственный дворянин, вы вышли из духовной среды, — продолжал Щербович. — Ваш отец — известный деятель русской православной церкви. Ему будет неприятно узнать, что дочь участвует в антиправительственной деятельности. А все можно уладить, клянусь честью. Да, вы виноваты. Но как? В какой мере? Ваши действия не столь порочны, сколь безрассудны. Пусть ваш глубокочтимый отец напишет на августейшее имя вдовствующей императрицы Марии Федоровны прошение. Поверьте мне, ее великодушие не знает границ…

Улыбка с уст барышни исчезла. Ротмистра это не смутило:

— Пусть отец напишет, что, будучи всецело поглощен службою, был лишен возможности следить за воспитанием дочери и охранять ее от пагубного влияния революционеров, что она вела антиправительственную пропаганду не вследствие испорченности, а исключительно под влиянием злонамеренных лиц, воспользовавшихся ее молодостью.

Громова смотрела на ротмистра уже с откровенным презрением:

— В таком случае беседу будем вести по всей форме, — сказал он строго.

— Ни в какой форме я с вами беседовать не желаю, — твердо заметила Громова.

Ротмистр вскипел:

— Нет! Вы заговорите! Уведите ее!

В протоколе появилась лаконичная запись:

«Виновной себя не признала, от дачи каких-либо показаний отказалась».

VI

Небольшой домик на окраине Сормова, в котором жил с семьей рабочий Виноградов, давно уже был под наблюдением секретных осведомителей Нижегородского жандармского управления. Поздним июльским вечером, когда шпик выследил, как в дом по одному, соблюдая осторожность, прошли пять неизвестных, квартал был оцеплен полицейскими и жандармами.

Резкий стук в дверь, и требовательный голос стражника нарушил тишину улицы.

— Отворите! — Рукоятка нагана забарабанила по дощатой двери сеней.

— Кто там? — поинтересовался мужской голос за дверью.

— Полиция! Немедленно открывайте!

— Сейчас, за фонарем схожу…

— К черту фонарь! Быстрее открывайте! — Стражник повернулся спиной к двери и стал бить но ней кованым сапогом.

В сенях послышался топот ног, звон падающего на пол ведра, какая-то непонятная возня. Стражник, позвав на помощь городовых, приказал ломать дверь. Чей-то голос умолял:

— Да подождите вы! Открою… Спички куда-то запропастились…

Дверь была сорвана с петель, в проем вбежали блюстители порядка.

— Зажгите лампу! Вздуть огонь! Хватайте всех! — повелевал исправник.

Вспыхнули язычки пламени на спичках. Женщина зажгла лампу. Гигантские уродливые тени метнулись по стене. Исправник осмотрелся. В доме посторонних не было.

— Убежали через черный ход! — доложил через несколько минут городовой.

— Догнать! Задержать!

Группа полицейских устремилась в огород. Тотчас же послышались револьверные выстрелы, крики, свистки. Исправник приказал своим помощникам:

— Обыскать! Все обыскать! Дом, сени, чулан, двор.

Полицейские принялись за дело. А через несколько минут в дом привели высокого крепкого сложения человека. Городовой доложил:

— Бежал из дома. Оказал сопротивление.

— Документы! — приказал стражник.

— Пожалуйста! — Задержанный достал из внутреннего кармана паспортную книжку и протянул ее исправнику. Тот взял паспорт, подошел к лампе и, низко наклонившись, прочитал вслух:

— Брюховецкий Василий Иванович. Документ выдан 11 января 1903 года Гродненской медицинской управой на пять лет.

— Знаете господина? — исправник повернул голову в сторону Виноградова.

— Впервые вижу.

— Обыскать!

Городовой ловко распахнул пиджак задержанного и стал извлекать из карманов содержимое, складывая все на стол.

— А это что? — не удержался исправник, беря в руки парик. — Ты что, клоун? Комедиянт?

Ответа не дождался. Положил парик на место, принял бумажку из руки городового, прочитал молча, сказал:

— Удостоверение конторы Киевского цементного завода «Фор» на имя того же Брюховецкого. Приобщить!

— Вот еще какие-то бумажки! — воскликнул городовой.

— А ну-ка давай сюда, — исправник принял их и опять наклонился к лампе. — Да тут сам черт не разберет! — Прочел по складам: — «Дол-го нам пришлось ждать де-ба-тов Плеха-нова…» — Заключил: — Явно политика! Приобщить!

Тем временем полицейские, производившие наружный обыск, принесли в дом сверток прокламаций, стопку брошюр, жестяную коробку с хранившимися в ней штемпелями.

— На дворе под деревянным настилом нашли, — сообщал жандарм.

— Прятали, значит, преступное, — исправник взял одну книгу из стопки, полистал, положил на стол. — Во всяком случае, не жития святых!..

Закончив обыск, непрошеные гости составили протокол на предмет обнаружения нелегальной литературы, арестовали Виноградова и человека с паспортом на имя Брюховецкого.

На другой день начался допрос арестованных. Виноградов твердил одно: Брюховецкого не знал, с ним не встречался. А Брюховецкий заявил протест против незаконного его ареста. Пристав Нижегородского ГЖУ, производивший допрос задержанных, прекрасно понимал, что перед ним члены «одного преступного сообщества». А как доказать?

— Господин Брюховецкий! — обратился пристав к арестованному. — Объясните, зачем носили с собой парик?