Приключения-70

Свидетели-железнодорожники направлены в комендатуру, а в коридоре появляются сослуживцы Куликова, командиры-кавалеристы. Во время зимнего рейда по ликвидации белобандитских шаек у монгольской границы в эскадронах пало много лошадей от недостатка фуража. Овес-то был, но мешки для фуража кое-кто разрезал на портянки и менял на продукты. Скольких коней лишили красную конницу эти людишки! Хозяйственников-кавалеристов будут судить. Теперь, когда наступила мирная передышка, надо навести образцовый порядок в воинских частях. Около двух миллионов белогвардейцев выброшено из Советской страны за рубеж. Они теснятся поближе к нашим границам, их содержат штабы соседей-империалистов. Белые эмигранты любых партий и убеждений, монархисты и меньшевики, кадеты и эсеры сплетаются вместе в один клубок, как змея перед прыжком, ждут удобного часа для нападения на нас. Красная Армия должна быть готова к отпору. Куликов разговаривает с кавалеристами, а я подхожу к комнате члена коллегии Железнова и тихо стучу в дверь. Ответа нет. Железнову поручено составить «Приморский список», и он, отключившись от всех других дел, подбирает состав будущего Реввоентрибунала сухопутных и морских сил Приморского района — ведь Владивосток вот-вот будет взят. Годами оседали там военные преступники и не всем удастся уйти за рубеж. Да и штабы интервентов постараются оставить в Приморье широкую шпионскую сеть. Как только этот край будет освобожден, там развернется жестокая схватка с белым подпольем. Почти все работники трибунала хотят попасть на работу в Приморье. Я снова стучу в дверь и жду. Подходит Куликов и увлекает меня с собой.

Перехватив в потной ладони тоненькую папку с делом «О самоубийстве Яковлева», я иду за Куликовым к кабинету председателя трибунала. У дверей Александр Лукич оборачивается и улыбается мне. Хорошая улыбка у него. Суровая жизнь отложила морщинки на лице, а глаза остались ясными и молодыми.

Из зала заседаний доносится голос председательствующего. Он читает приговор:

— «...Военный трибунал... руководствуясь революционной совестью и социалистическим правосознанием... приговорил...»

3. СРОК ДАВНОСТИ

Поглаживая большую черную бороду, председатель трибунала Кречетов слушает наш доклад. Я сижу на краешке стула, положив руки на колени и выпрямившись, словно по команде «смирно». В кабинете Бороды — так мы называем нашего председателя — всегда чуточку не по себе. Кречетов строг и немногословен. Днем он занят текущей работой, ночью изучает очередные дела и часто ночует в кабинете. Семьи у Кречетова нет. Жена погибла в царской ссылке у Полярного круга. Поощрения и взыскания работникам трибунала Кречетов всегда объявляет сам. Благодарности выносятся редко — председатель считает, что трибунальцы всегда должны работать хорошо. Взыскания объявляются чаще: малейший проступок не проходит незамеченным.

— Александр Лукич, — спрашивает Кречетов, — вы уверены, что предсмертную записку Яковлев написал сам?

— Да! — твердо отвечает Куликов. — Почерк его. Пока нет оснований сомневаться в том, что он застрелился. Но загадочные фразы в письме домой настораживают.

— Пожалуй... — тихо произносит Кречетов и кладет руку на высокую пачку дел. Можно легко понять жест нашего председателя. В производстве трибунала много дел о государственных преступлениях, а самоубийство Яковлева — частный случай. Виновный закопан в мерзлой земле, и никакие расследования его не оправдают. Какой же смысл поднимать это дело из архива? Правда, такие соображения не выскажешь ни воробышку — Паше, ни его матери.

— Так вот, — строго говорит Кречетов и смотрит на меня, — мы должны внимательно следить за теми явлениями, которые возникают в армии при переходе на мирное положение. Самоубийство красного командира хоть и редкий, но очень тяжелый случай. К тому же загадочные фразы в последнем письме Яковлева можно по-разному толковать. Надо вернуть это дело из архива. Поэтому, — председатель продолжает в упор смотреть на меня, — вы поедете в Надеждинск, чтобы выяснить причины смерти командира роты Яковлева. Одновременно с вами выедет Александр Лукич, вам в помощь, но у него будет и другое поручение. Срок командировки для обоих — пять дней. Понятно?

Туманные круги плывут у меня перед глазами — такое решение Бороды может ошеломить. Самостоятельное следственное поручение! Мне приходилось участвовать в разгромах бандитских шаек, проводить обыски и аресты, слышать свист пуль и стрелять в ответ. Каждый трибуналец не стоит в стороне от оперативной работы. Но у меня всегда было сокровенное желание самому провести следствие хотя бы по очень простому делу. Только об этом никому не скажешь и своих услуг не предложишь, ведь неэтично говорить о своей персоне. А Кречетов будто прочел мои мысли — и вот первое следствие. Да еще рядом будет такой товарищ, как Куликов!