«— Я был в общежитии, и меня не пропустили. Направили к вам. Не скажете, зачем?
— Вы непорядочный тип! Вы извратили мои слова! И поступки! Я не желаю с вами разговаривать!
Очень хотелось ему все это сказать. Долго он готовился. Даже перед зеркалом, не исключено, репетировал.
— Тем более непонятно, зачем меня направили к вам. Вопрос о моей порядочности мы сейчас решать не будем. Мне нужно от вас разрешение на вход в общежитие, и только... Непонятно, правда, почему его нужно брать у вас. И почему его вообще нужно брать. Что у вас там за укрепрайон?.. Кроме угроз, редакция от вас никаких внятных ответов не получила. Мне поручено выяснить, какие меры приняты... Судя по рогаткам, которые вы понаставили, это единственные меры.
— От меня вы ничего не получите!
— Прекрасно! Теперь отвлекитесь. Я — не Гатаев, вы — не Пожарский. Я — журналист, прибывший по заданию редакции, вы — начальник ЖКО, обязанный соблюдать все правила положения об общежитиях...
— Как вы могли, молодой человек, написать такое! Да еще накануне нашего большого общего праздника! Это как-то даже настораживает!
Демагог...
— Праздники существуют у нас для того, чтобы сосредоточить внимание на еще не решенных проблемах.
— Это кто сказал?! — Щурится.
— Ленин.
Молчит Пожарский долго. И говорит:
— Да. Правильно. На проблемах. А у меня проблема с пропускным режимом ре-ше-на! Ясно?!
— Ясно. Ваше упорство я могу истолковать как сознательное желание скрыть произвол, творимый вами в общежитии.
— Мал-ладой человек! — переходит он на менторский тон. — Я эти общежития изучил как свои пять! У вас молоко на губах не просохло, когда я сам в общежитии поселился! Вы знаете, что там творится? Вы знаете, сколько лет я в таких общежитиях прожил?!
— Какого же черта, — говорю я, — вы столько лет занимаете должность начальника ЖКО, если считаете, что и внуки ваши должны жить в таких же общежитиях?! Да еще как в каземате — девочки отдельно, мальчики отдельно. И ни-ни — в гости!
Пожарский свирепеет. Вспомнились правила вежливости — приношу корректные извинения, покидаю кабинет...»
Еще в верхнем углу первой страницы было написано: «Послесловие, или Продолжение разговора». Еще на последней странице была редакторская резолюция:
«Алексей! Резко, но иронию потерял. Сушишь, оправдываешься. Мне не нужен протокол. Давай в своей манере!»
Да-а... резок был Алексей Матвеевич Гатаев. Слишком резок. А может быть, резкость эта должна быть вообще абсолютной? Ведь направлена она против тех, кто этого заслуживает...
Как бы завтра не проспать. Интересный разговор будет завтра, по всей видимости...