Приключения-86

Огадаев был водворен на печь. Привезенные им ребятишки Тернова — небольшая, легко помещавшаяся в телеге рать — уже лакомились тем, что припасли к их приезду ворчливые, втайне соскучившиеся по ним мамаши. Юрка, ростом из всех мальчишек почти самый маленький, но с неожиданными басистыми нотками в голосе, появившимися этой весной, высказал предположение, что теперь, поди, раз дед болеет, в школу ехать не придется долго, и, по-мужицки озабоченный, пошел распрягать лошадь. Расстроенная, Агния, не ответив ему чем-нибудь язвительным, полетела к Матвеевне, чтобы спросить, чем можно помочь страдающему деду хотя бы на время, пока не вернется Георгий Андреевич с его всесильными научными знаниями.

Татьяна осталась со своей тайной. Помогая Агнии, она произнесла не больше десятка слов и двигалась как в тумане — настолько поразил ее насмешливо-ехидный выверт судьбы, И лишь возвращаясь к себе, она подумала: а с какой стати сама-то не поспешила на помощь Георгию Андреевичу? Женщина она крепкая, вот только бы поспеть... Да уж не забоялась ли она Захара, черта окаянного? Да ни в жизнь!

Так пришло это решение. Намотав портянки и надев кирзовые сапоги, которые были ей немного велики, Татьяна вышла из дому, поглядывая на солнце. Пути, как она рассчитывала, ей было часа на два, если не задержат талые воды. Только бы поспеть!

Она миновала крайние постройки Тернова и, оказавшись против конюшни, заметила там Юрку, все еще возившегося возле пегаша. «Да как же я не догадалась!» Поездка на резвом коньке сильно меняла дело: выигрывалось время, да и найти Георгия Андреевича, сидя высоко на лошади, будет легче.

— Юрка! Юрочка!.. — Она вдруг задохнулась, сообразив, что именно этот упрямый мальчишка больше, чем кто-либо другой, и может помешать ей завладеть лошадью.

Юрка всегда дичился Татьяны, но он и с другими взрослыми был диковат. Она же, наоборот, испытывала к нему какие-то теплые чувства, объяснить которые можно было скорей всего ее несостоявшимся до сих пор материнством. Во всяком случае, она не забывала испечь несколько лишних пирожков и шанежек и затем незаметно сунуть их Юрке. Тот брал — не такие это были годы, чтобы сирота мальчишка устоял против угощения, — но в разговоры с Татьяной никогда не вступал, даже как бы и не смотрел на нее,

— Юрочка! — наконец справилась она. — Дай-ка мне пегашку, мне тут недалече съездить надо.

— Однако никак нельзя, —помолчав, глядя в сторону, сказал мальчишка. — Лошадь целый день на ногах, устала. Поить надо и кормить.

— Юрочка, очень же необходимо, пойми, голубчик. Я под седлом возьму, это же не телегу тащить. А пегашка, он сильный, что ему прокатиться разок. А я для тебя ужо пирожок испеку.

— Огадаев заругает, Георгий Андреевич заругает, он велит беречь лошадей. Нельзя, — совсем уже свернул шею на сторону Юрка.

— Юрка! — в отчаянье вскричала Татьяна. — Ведь для Георгия же Андреевича! Я его спасать еду! Его Щапов на Краснухинский ключ убивать пошел! Карабином!

Так вдруг тайна перестала быть тайной. Татьяна осеклась, рот закрыла ладонями и с ужасом смотрела на мальчишку. Кому доверилась — ветру! Но, странно, ей вроде бы и полегче сделалось. Пропала тупая скованность, все ее существо просило движения, действия.

— Тащи седло, — приказала она мальчишке. — Хомут и шлею я пока сама сниму. Беги.

Она двинулась к лошади, переминавшейся между опущенными оглоблями, но тут сбоку звякнуло. Татьяна обернулась. Вдова Савелкина, выйдя из-за угла конюшни, поставила наземь ведро и, с огромными, почти белыми глазами, с запенившимися уголками губ, шла, выставив испачканные глиной кисти рук, прямо на нее. С нечеловеческой силой она вцепилась в Татьянину жакетку.

— Ты! Ты чо здесь сказала?! А ну повтори, чтобы я слышала! Ты это куда ехать наладилась?! А! К Щапову, к Захарке! В помощь ему! У тебя, стало быть, связь сохраняется! Да ты ведь и прячешь, прячешь его! Были такие подозрения! Что же это, люди! Ехать она хочет! В баню ее запереть! Милиция! Люди! Караул!

Женский крик, как кинжалом, пронзил Терново. И, казалось, рассыпанные без порядка домишки только его и ждали. Всюду зашевелилось, хлопнуло, стукнуло.

Татьяна, вся истормошенная Савелкиной, беспрерывно подталкиваемая ею, вяло шла навстречу людям. Вскоре ее окружили.

— Пущай сказывает перед всеми! — надрывалась Савелкина.

Татьяна, затвердевшая, словно черная статуя, молчала. Она с тоской смотрела куда-то вверх, на вершины дальних гор, и ничего-то ей уж больше не хотелось — все желания уничтожила не отступавшая ни на шаг чудовищная незадача.

— Господи, да не галдите! Сейчас все скажу, ничего не скрою.

Никто не видел, как Юрка влез на пегаша. По крупу некормленого и непоеного мерина застучал, кроме хворостины, приклад допотопного, с гранеными стволами ружья. Того самого, дедовского.

Только один Огадаев и видел, как Юрка снимал ружье со стены, но уж очень старику было худо — никакой возможности помешать мальчишке.