Приключения англичанина

А приврал потому, что стыдно же рассказывать, как очнулся во дворе, неподалеку от мусорных контейнеров. Поучили, значит, хорошим манерам и снесли на помойку, не поленились.

Полежал малость, приходя в себя, потом, кряхтя и охая, встал.

Мимо пробегал голубь, я пнул его в серебряное пузо, он, подпрыгнув, воскликнул:

– Я птица мира! Меня нельзя ногами!

– Где же ты была давеча, птица мира? – спросил я.– А ну пшла отсюда!

                                                                    *   *   *

Едва завидел на горизонте серую башню замка, так стиснул трость, что побелели костяшки пальцев. Еще в госпитале положил посчитаться с поваром. И не только на счетных костяшках. А также принял решение выгнать гувернантку вкупе с учителишками и ублюдком их кривоногим.

Учителишек застал врасплох. Толпились у двери в погреб. Там, в кедровых бочках, томилось два уже века испанское вино, крепчайшее, сладчайшее, ароматнейшее.

Не обратили внимания на юношу с тростью. Толкали друг друга локтями, вставали на цыпочки.

– Что дают? – поинтересовался язвительно.

Ответили, не оборачиваясь: пришла похоронка – убили на фронте повара Патрика. Год назад был мобилизован – и не отвертелся. Убили толстого Патрушу в битве на Сомме – вот и начали мы с позавчера поминать. Миссис Хангер и мисс Боадицея в погребе отмеривают порции и скоро вынесут каждому по склянке...

Тут кто-то из них, наконец, обернулся:

– Ой, джентльмены, да это же юный сэр Оливер!

Оливер поднял трость.

И опустил ее мимо. Красные от стыда, мяли в руках котелки, чесали затылки.

– Виноваты, сэр, – говорили, – распустились мы тут, стали сущие декаденты.

Когда повар ушел на фронт, учителишки ринулись к поварихе. Уговаривали уехать в Лондон ежевечерне. Пошла кругом голова у простой деревенской женщины - и сама женщина пошла по рукам.

Мисс Боадицея попыталась было потаскать соперницу за волосы, но простая деревенская оказалась не робкого десятка - мисс неделю ходила с фиолетовым фингалом.

Повариха, впрочем, была незлопамятна. Стали они подругами, и утехи делили поровну.

Хозяйство вели только в редкие трезвые часы. Хмельная коммуна за месяцы проела все, что припасал повар долгие грешные годы.

А учителишки в тревожное это время весьма оживились. Понятное дело, в отсутствие повара питаться стали получше. И опасались быть призванными на военную службу, а неуверенность в завтрашнем дне тоже бодрит.

Как раз к началу войны обо всем было уж переговорено между ними: о ницшеанстве и социализме, тео, - и антропо, - софии, проблеме пола и еврейском вопросе. Давно интересы их свелись к мисочке овсянки и стаканчику джина.

Увы, период сытости оказался краток, а к хорошей жизни уже привыкли. Самый из них предерзкий стибрил из буфета серебряную ложку и у крестьян выменял на нее дюжину жареных куропаток. Тогда и остальные потянулись в деревню, озираясь воровато.

Женщины, с коих взять больше было нечего, прозябали в пренебрежении. Мисс Арброут мучилась еще и мигренями.

Надеясь вернуть себе расположение поклонников, подруги и посягнули на святое – на бочки с испанским.

А вокруг замка, общипывая вереск, крутился кривоногий ублюдок. С деревенскими ровесниками не желал знаться, считая, что рожденному в замке это неприлично. Зато и некому было надоумить его, что плоды боярышника или шиповника, или рябины все же вкуснее вересковых веток.

Оливер выгнал – всех! Дал каждому денег, чтобы хватило доехать до Лондона и какое-то время там существовать («В столицу вы стремились все эти годы, не так ли?») – и выгнал.

Учителишки были все-таки настоящие англичане, хоть и декаденты, и обиду снесли невозмутимо: взяли деньги, взяли книжки под мышки и пошли к железнодорожной станции. Книжки, впрочем, взяли не свои, а из библиотеки замковой, те, что поценнее, в книжках знали толк.

А вот мисс Боадицея Арброут побежала к морю - рыдать на берегу среди осклизлых глыб.

Побежала через ржавые воротца в восточной стене. Через тот самый ельник с болотцем посередине, в которое и провалилась.

В котором и утонула.

Ей невмоготу было видеть, как возмужал Оливер, как благородно он бледен, как развеваются у него рыжие волосы. А эти его зеленые и мрачные - о! о!

Она рассмотрела в зеркале свое, под сенью желто-седых лохм, аляповатое отражение и поняла, что жизнь прошла и надеяться на перемены к лучшему глупо.

Вот и побежала в прозрачном голубом пеньюаре через ельник, и перепрыгивала с кочки на кочку, и провалилась сначала по колено, потом по горло в яму, до краев налитую тлетворною влагою, и слезы струились по щекам ее, размывая румяна...

Никого не было тогда с нею рядом, чтобы сказать: «Не отчаивайтесь, мисс! Никогда не поздно начать жизнь заново!»

Тело так и не нашли.

А повариха миссис Хангер усыновила ублюдка и устроилась по специальности в деревенском трактире. Простым людям проще найти место в жизни.

Слухи заклубились вокруг замка Шелл-Рок: дескать, молодой лорд соблазнил гувернантку, а после связал ее по рукам и ногам и сбросил в море.

Приезжал констэбль, расспрашивал Оливера о матросской его службе, о планах на будущее. Ничего подозрительного в поведении молодого лорда не усмотрел.