Приключения английского языка

История низвела некогда живой господствующий язык до уровня местного говора если и не для угнетенного населения, то определенно для людей, оказавшихся за пределами языка, измеряющего свою культуру расстоянием от того пласта, что стал диалектом. Преображенный язык по-прежнему был построен на прочном древнеанглийском фундаменте: общеупотребительные слова, языковые коды, грамматика, интенсивное выражение эмоций – все это, похоже, переживет любую попытку что-либо изменить. Однако акцент и контекст, взрастивший и вскормивший его, уступил новым силам и был оттеснен на периферию, как когда-то кельтский язык.

Однако во времена моей молодости он все еще процветал. В 40-х годах XX века, когда союзные войска заняли Исландию, туда попал из Южной Камбрии молодой солдат Гарольд Мэннинг, чья речь пестрела диалектными словами древнескандинавского происхождения. В Исландии, где древнескандинавский язык, возможно, сохранился в наиболее консервативном виде, Мэннинг благодаря родному диалекту уже через пару недель уверенно общался с местными жителями.

Именно этот скандинавский элемент, всегда способствовавший развитию древнеанглийского языка, но особенно глубоко внедрившийся в этот язык на Севере, лежит в основе принципиального расхождения Севера и Юга, которое нередко отмечают исследователи. Это рубеж, который даже сегодня, в условиях сглаживания различий в языке, отделяет Север от остальной территории Великобритании и с окончательной утратой Англией контроля над своими первыми колониями, возможно, послужит платформой для возвращения Нортумбрии к форме регионального управления. Но это уже совсем другая история. В IX веке такая перспектива казалась бы утопией. Шансы у английского языка были поразительно невелики, и он вполне мог исчезнуть, если бы не дальновидная стратегия.

И вот я говорил Aah's gaan yem: gaan, gan или gangan (идти) было англосаксонским словом, также известным викингам; yem в скандинавских языках означало дом, домой

, а в древнескандинавском это heim. Я ходил laik in t beck: leika в древнеисландском означало играть, а bekkr – речку или ручей. Я мог axe for breed (просить хлеба): axe – от англосаксонского acsian; breed (хлеб) – северное, но англосаксонское по происхождению слово. Я говорил nowt

(ничего) и owt (что-либо) – nawiht и awiht на языке англов. Я залезал на yek (дуб) за yebby (палкой). Claggy (липкий) и clarty

(грязный), вероятнее всего, имеют скандинавское происхождение. Когда я был lad (подростком, англосакс.), я носил claes (одежду, англосакс.) и loup (древнесканд.) ower a yat или yet (через ворота, северное произношение) или gawp (пялился) at a brock

(на барсука, кельт.), а один всегда будет yen.

Такие смешанные региональные диалекты, на которых в Великобритании, некогда состоявшей из гордых географических меньшинств, говорило большинство населения, в наши дни постепенно исчезают с ростом городов и уходом того уклада жизни, что формировал речь. Поразительно, сколько усилий предпринимают диалектологические общества и местные издатели, чтобы сохранить живой язык и не терять связей с тем временем, когда мы сшивали воедино старые и новые языки. Но еще совсем недавно в нашей речи присутствовали слова, пришедшие с берегов Западной Европы более тысячи лет назад.

Английский язык не только пережил датское вторжение, но, в конечном счете, еще и извлек из него пользу. Когда Альфред увидел плачевное состояние письменной культуры, он решил, что английский язык сможет сплотить подавленный и уязвимый народ. Верно и то, что благодаря своему непреклонному чувству христианского долга – одному из качеств, снискавших ему расположение взыскательных викторианцев, – Альфред возродил образование и науку, серьезно пострадавшие за столетие частых набегов датчан на монастыри, оказавшиеся легкой мишенью. Расцвет эпохи, которую олицетворяли Беда Достопочтенный и воплощенные им традиции, остался в прошлом.

Во всем Уэссексе священников, способных читать и понимать латинские тексты, можно было пересчитать по пальцам. Без понимания языка они не могли ни передавать содержание религиозных книг, повествующих о том, как вести жизнь, исполненную целомудрия и добродетели, ни спасать души. Обнаружив в своем королевстве хроническую болезнь духа, Альфред, как на войне, повел войско в бой: в 40 лет он освоил латынь, чтобы помогать с переводами. Он пришел к радикальному решению: предпочел английские переводы латыни, тем самым подвигнув английский язык на новые свершения.

В предисловии к собственному переводу «Обязанностей пастыря» папы Григория I Альфред писал: «До того как все было разграблено и сожжено, помню, видел я церкви по всей Англии, наполненные сокровищами и книгами. И было множество служителей, которым мало было проку от книг, чужой язык которых они не понимали».