– Я ничего не забыл, отче. Я всё помню. Изрубленные трупы невинных людей на пепелище всегда будут стоять у меня перед глазами. Ещё страшнее вспоминать лица Гийома и Ансельма, которые превратили безжалостное убийство в весёлое соревнование. На этих лицах я увидел пустоту, граничащую с безумием. Но я помню и о том, во что я сам превратился, когда, отвергнув Бога, горел желанием убивать, и убивать, и ничего больше. Я не могу изменить души тех несчастных рыцарей, но я могу хотя бы попытаться изменить свою собственную душу, избавить её от зла насколько это возможно. И я надеюсь на то, что Бог мне поможет.
– Ты понял главное, Ариэль. Господь тебя не оставил, я очень рад.
– Но почему всё-таки люди продолжают обвинять Бога в том, что сами же и творят?
– Мне кажется, потому что, что они недостаточно сильно переживают грядущую радость Царства Небесного. Бог на земле никому не обещал справедливости. Бог обещает справедливость, и радость, и счастье в Царстве Небесном, где мы получим несказанное, невероятное возмещение за все страдания, через которые мы проходили на земле. Вот там Бог и уничтожит зло – для тех, кто по своей воле выбрал добро. Любой из нас, я полагаю, согласился бы в течение одной минуты терпеть какую угодно боль, если бы за это ему подарили полвека счастья. Но ведь земная жизнь, по сравнению с вечностью, меньше, чем минута, и счастье нас ожидает не на полвека, а навсегда, если достойно выдержим земные испытания. Но некоторые люди, прекрасно об этом зная, всё-таки продолжают говорить, что Бог слишком жесток и несправедлив, поскольку вынуждает нас страдать в земной жизни. Эти люди, хоть и верят в вечную жизнь, но где-то в глубине души воспринимают земное бытие, как единственную реальность. Они не мечтают о Царстве Небесном так, как мечтают о земных удовольствиях, отсюда все разговоры о том, что если бы Бог был милосердным, то уничтожил бы зло. А Бог просто хочет, чтобы мы были его сотрудниками в деле уничтожения зла, и тогда он приведёт нас туда, где зла нет.
– А я до этого своего кошмара уже начал было думать, что зло – это полезная штука, и без него никак не прожить, и уничтожать его на земле не надо. Выходит, я был не прав?
– Не настолько уж и не прав. В том, что ты тогда думал, безусловно есть зерно истины, но твои рассуждения были слишком уж… теоретическими. К злу нельзя относится легкомысленно. Нельзя, устроившись поудобнее в уютном кресте после сытной трапезы, в разговоре с приятными людьми рассуждать о том, что зло полезно. Если ты только что из ада – тогда можно. А до тех пор твои теоретические рассуждения о пользе зла будут свидетельствовать лишь о том, что ты просто не понимаешь, о чём говоришь, либо о том, что ты бездушен, не чувствуешь чужой боли, и в твоём сердце нет ни капли сострадания. Когда пройдёшь через адскую боль, тогда и говори, что это было на благо, а когда сытый человек говорит голодным детям, что голодать весьма полезно, это просто цинизм. Божий замысел о мире надо принять сердцем, которое знает, что такое разрываться от боли, только тогда выводы разума будут взвешенными. Прошу тебя понять, насколько скользкую и опасную тему мы сейчас обсуждаем. Тут достаточно сказать одно лишнее слово, и выводы окажутся губительными для души.
– Отче, я ведь понимаю, что не видел ещё и тысячной доли тогозла, которое может твориться на земле, и довольно смутно представляю себе пределы, до которых зло может простираться, но у каждого своя мера того, что он может выдержать, не повредившись рассудком, и я полагаю, что довольно близко подошёл к собственному пределу, а потому считаю, что теперь имею некоторое право осторожно предположить: зло не просто досадный побочный эффект свободы, а нечто имеющее самостоятельную значимость для спасения души. Человек не может спасти душу, если не встретится со злом.
– Тебе не кажется, что это очень опасная мысль? – по лицу старца можно было подумать, что у него заболел зуб.
– Я понимаю опасность этой мысли. Меч тоже опасен, но вот он у меня на поясе, и до сих пор ни один Божий человек не предложил мне зарыть его в землю.
Старец кивнул и начал медленно говорить: