Приключения бравого наёмника Гарика

С другой стороны, поговорка — нет ума, иди в штурма — приемлема для военных. Пехотинец находиться в самых тяжёлых условиях. У него нет машины, у него нет бани, у него нет дома. Он живёт в землянках, блиндажах и подвалах. Он грязный, небритый и лысый. У него нет возможности тащить домой кучу трофеев, т. к. он всё возит на своём горбу. Он ночует в мокром спальнике под дождём или вовсе без спальника в сыром и холодном полуразрушенном подвале. Он всегда физически вымотан, т. к. или что-то копает и строит, или тащит на себе боеприпасы под обстрелом.

У пехоты есть плюсы. Обычно, время на боевых не более четырёх месяцев и самые большие премиальные за выполненную работу. Есть один небольшой нюанс: средний срок жизни пехотинца при штурме города двое суток. Двое суток! Слышите вы, которые собрались храбростью своей удивить весь мир? Двое суток! Кто прожил дольше, тот ветеран. За три недели боёв из группы Гарика выкосило почти всех. Остались только спецы, раненные калеки по госпиталям и трупы в мешках и под завалами.

Сама пехота делилась на три группы. Добровольцы с гражданки. Бывшие уголовники, которых выдернули из лагерей, и смертники.

В команды смертников входили неизлечимо больные люди. Их накачивают обезболивающими, готовят три-пять дней и бросают в атаку. После них идут уголовники и добровольцы. У них, по сути разделения нет. Однако в условиях тяжелейших боёв, когда мясо перекручивается с огромной скоростью, всё перемешивается. В батальоны смертников гонят всех подряд, т. к. кому-то надо идти на штурм. Гонят всех. Гонят под страхом расстрела, только вперёд. Обратной дороги нет.

С другой стороны, когда мясорубка набирает обороты, а воевать как-то надо, другого способа, кроме расстрела, заставить людей идти в атаку нет. Конечно, есть мотивированные парни, таких крайне немного. У основной массы населения есть желание жить. Инстинкт самосохранения подсказывает, что зарыться в ямку и лежать, ожидая, когда в тебя прилетит кусок железа, не лучший вариант для продолжения рода. Поэтому лучше бежать как можно дальше. Если тебе предстоит вылезти из ямки и ловить металл прямо грудью, то мотиваций нет совсем никаких. Лучше обратно в ямку, а потом драпать подальше. Подавить инстинкт выживания может только ствол у твоей спины, который здесь не оставляет тебе выбора, а впереди есть маленькая, но надежда. Эта надежда и есть движущая силы атаки.

Нельзя всех подгрести под одну гребёнку, но факт остаётся фактом. Большинство из тех, кто идёт на войну не осознаёт, куда он попал. Осознание порождает страх. Страх — это нормально. Как известно, не боятся только дураки. Но, когда ты пришёл, подписал контракт, дороги назад у тебя нет. «Там впереди коварный враг, рычаги на себя и вперёд!» — Стругацкие, кажется.

Пятисотых нет!

Естественно, были те, кто со своим страхом справиться не мог. Они становились пятисотыми или официальными дезертирами. Люди, которые отказывались ехать на войну. Пока ты на учебке, это последний шанс вернуться домой живым и целым. На войне такого варианта нет. На войне есть расстрел.

Пятисотые презираемы коллективом, они часто презирают сами себя, и они, опустив голову стоят возле старшины, который пытается внушить им, что лучше вперёд, чем назад. Некоторые возвращаются в казармы-палатки. Некоторые нет. Их отправляют работать на кухне, в столовой, в хозвзвода, грузить трупы. Им платят копейки, пока они не отработают затраты конторы на выданную амуницию, и отправляют домой.

В какой-то момент, слухи и не слухи о бойне за небольшой городок, рассказы инструкторов и ветеранов, вернувшихся обратно в строй, породили такое количество пятисотых, что они стали составлять реальный процент. Пятисотым становился каждый десятый. Хотя это не достоверно, но в любом случае их количество стало катастрофичным.

К ним же присоединялись больные и симулянты, желающие соскочить с темы. Замечательный военврач выстраивал их строем со словами: все на войну, никого не выпущу — отправлял обратно в лагерь.

Один парень кавказской наружности, видимо, пришёл рубануть бабла по-быстрому, регулярно сидел на шконке, натянув капюшон на глаза и покачиваясь, бормотал ни к кому не обращаясь:

— Я пришёл денег заработать, а тут в штурма. Я же могу на мину наступить, зачем мне это? Зачем мне без ноги? А если убьют? Я пришёл денег заработать, а тут сплошной обман.

Нужно было принимать меры, тогда начальство повесило в лагере листочки с надписью: Пятисотых нет!

Логично, что это как-то спасало положение, и народ умудрялся бежать из лагеря, несмотря на охрану и колючку. Типовым вариантом было свалить, если выехал в город. Но это было крайне сложно. Хотя возможно.

Никому не верь

Самый курьёзный случай произошёл с один пареньком, которого все называли молодым и уговаривали запятисотиться.

Росточка он был небольшого. Светленький. Черты лица мелкие. Косынку одень — девка-девкой.

— Я в Москве сто пятьдесят тысяч зарабатывал, — рассказывал он, стреляя очередную сигарету. — Подруге моей семнадцать лет. Она ребёнка ждёт.