Приключения дрянной девчонки

Единственное, что меня мучило, – это голод. Узнав об этом, милиционер по имени Бахтияр, подбросивший нас на машине до города Евлаха, по пути накормил нас ужином в маленьком придорожном кафе. Водка развязала ему язык.

– Клянусь хлебом, хочу единый Союз, надоели все эти ссоры и дележи территорий, – заявил он. – Мы раньше с армянами прекрасно ладили. Ни одной субботы не проходило, чтобы я к своим друзьям-армянам не приехал в гости на шашлык или они ко мне. Был бы Горбачев настоящим мужиком, конфликт в Карабахе стал бы его главной мужской задачей а то все медлил, мялся, и вот результат: за четыре года мелкие стычки превратились в настоящую войну.

Мой сын спрашивает меня: "Папа, а Ленин – наш человек или нет? А в учебнике написано, что Москва – столица нашей Родины. Это правда?" Что ему сказать – не знаю.

В Евлах мы приехали поздно вечером, радушные жители уже давно накрыли стол в ожидании нас. У них был печальный день – хоронили 22-летнего парня, погибшего в селе Кароглан во время перестрелки. В доме, где нас принимали, не так давно гостил погибший журналист "Маяка" Леонид Лазаревич. В классических вестернах в ресторанных ковбойских драках существует принцип: в пианистов не стрелять. Сидит себе парень, наяривает на пианино, а вокруг – звон посуды, выстрелы и мордобой.

На войне должно действовать такое же джентльменское правило: в журналистов не стрелять.

Утром нас доставили в Агдам. Это ворота в ад. Все в этом городе говорит о войне, хотя боевых действий нет. Районная больница превратилась в военный госпиталь – сюда доставляют раненых из Шуши и азербайджанских сел. Знаки мученичества лежат на лицах, как вуаль. Неудачно встретил Новый год пациент этой больницы Байралов Алиаббас из села Шелли января в перестрелке пуля попала ему в правую ногу.

"Когда выздоровею, – говорит Алиаббас, – снова пойду воевать. Один раз я уже едва не погиб, так что можно считать, моя душа уже на небесах. А если душа попала куда надо, то и умирать не страшно".

Десятимесячная девочка Фахрия с лицом, обожженным взрывом "алазани", радуется, что увидела новых людей, и беспечно нам улыбается. Рядом лежит молодая женщина, у которой вместо рук и ног кровавое месиво, – тоже жертва новогоднего праздника.

В вечер нашего пребывания привозят еще четырех раненых из села Амираллар, где идет бой, – к УТРУ один из них скончался.

Огромная проблема – вывозить раненых из окруженных сел. Часто трупы находятся по два-три дня в местах боевых Действий. Их невозможно вывезти к родным и близким и достойно похоронить из-за постоянных обстрелов, отсутствия вертолетов и бензина.

Больницы в Степанакерте и Агдаме удручающе похожи друг на друга – те же страдания, те же плачущие женщины, те же горящие ненавистью глаза, та же непримиримость.

Что отличает дикаря от цивилизованного человека? Дикарю неведомо понятие "будущее". Он живет сегодняшним днем, коротеньким сиюминутным сознанием. Война превращает нормальных людей в дикарей, ибо война вообще, а в особенности война национальностей, алогична и лишена будущего.

"Там, наверху, это кому-то выгодно, – говорят и армяне, и азербайджанцы. – Кто-то получает в центре за войну хорошие деньги". Уже нет и всевидящего центра, и всесильного ЦК КПСС, а котел войны закипает все круче. И попробуй разобраться в этом остром шипящем вареве, от которого так и валит пар, наклонись к котлу поближе, и кипящие брызги обожгут тебе лицо.

Известную поговорку можно сформулировать так: "Скажи мне, что ты кушаешь, а я скажу, где ты живешь". Едят в Карабахе на обеих воюющих сторонах одно и то же: долму, (очень похоже на тефтели, завернутые в виноградные листья и политые сметанным соусом). И азербайджанцы, и армяне утверждают, что это исключительно их национальное блюдо, забывая, что и в Грузии, например, тоже любят побаловаться этим кушаньем. Еще более страстные споры вызывает тутовая водка: каждый народ доказывает, что именно его водка превосходит по крепости соседскую минимум на пять градусов (рекордная крепость этого напитка достигает иногда и 75 градусов).

В южных республиках наши понятия о времени совершенно бесполезны – жизнь здесь течет раза в четыре медленнее, чем, например, в Москве. Сначала вы воспринимаете все условленные сроки буквально. "Я приду через час", – говорит вам приятель, и вы сидите и терпеливо, как последний идиот, ждете его. Бросьте напрягаться, умножьте объявленное время на четыре – и вы получите именно ту цифру, которую имел в виду ваш приятель. Главный аргумент: "Послушай, милая, куда ты так торопишься? Почему русские все время куда-то спешат? Наслаждайся жизнью, пока она у тебя есть". Ни власти, ни обыкновенные люди не поспевают за стремительным ходом событий. Стреляют быстро, умирают еще быстрее, и меры, принимаемые для спасения жизней, как всегда, запаздывают.