После поездки в Цхинвали я перестала испытывать панику перед темнотой. Ночь благословенна – она накрывает тебя волшебным плащом и делает невидимкой. Теперь я плохо переношу свет автомобильных фар, а электрическое освещение городов и вовсе кажется мне неоправданным расточительством. В свете ты беззащитен и наг и любая сволочь может ударить и убить тебя.
В Южной Осетии идет странная, неправдоподобная жизнь. Днем люди спят, едят, обсуждают ночные события, мало кто работает (нет электричества, воды, отопления). В четыре часа дня город погружается в полную темноту, народ выпивает хорошего местного вина, взрывающего душу, берет автоматы и отправляется воевать. Хирурги при свечах умудряются делать сложнейшие операции. Дети мирно засыпают под трескотню автоматов, пулеметов и гранатометов.
Город тяжело болен. В нем атмосфера психиатрической клиники в момент массовой истерии. Любой праздник заканчивается слезами, любой разговор переходит на войну. Ненависть сжигает этих людей. Спросите любого ребенка на улице:
"Кем ты станешь, мальчик, если вырастешь?" Последует бойкий ответ: "Боевиком".
Дети собирают коллекции гильз, прекрасно различают по звуку, из какого оружия стреляют в данные момент. Взрослые всячески внушают детям, что грузины – их кровные враги. Меня возмутило то, что они устроили новое кладбище на территории школы. На переменах дети, выбегая на улицу поиграть в классики или в мячик, нередко наблюдают похороны. Это кошмарное сочетание вызывает гордость у их родителей! Неисправимые гордецы! Как могли они допустить, чтобы их дети видели смерть!
Мертвых в Цхинвали долго собирают в дорогу. Мертвеца надо обогреть и накормить.
Положить ему на могилу хлеба, мяса и вина, чтобы он не голодал. Одеть его в теплую одежду, чтобы не было ему холодно в царстве мертвых. И запричитают плакальщицы, и молодая жена будет глотать могильную землю, и мать будет потрясать сухоньким кулачком и кричать: "Не так болело бы мое сердце, если б тебя убил равный тебе! Но обидно мне, что убит ты недостойным человеком".
А на могиле напишут: "Рухссаг у!", что в переводе означает "царствие небесное", а если прочитать наоборот, то звучит: "Будь живым солнцем". А живым остается поднять стаканы, плеснуть немного вина на хлеб и выпить молча.
Молодые люди в Цхинвали торопятся жениться, чтобы оставить после себя потомство, прежде чем их убьют.
Жизнь не скупится на расходы для ироничных представлений. По странному стечению обстоятельств, в трудные дни блокады по "дороге жизни", проходящей вдали от грузинских сел, цхинвальцы получали экономическую помощь из Германии. Здесь в каждом доме были немецкие консервы, даже консервированный хлеб в круглых металлических банках. С продуктами дело обстояло в тот период даже лучше, чем в Москве. Мясо и молоко поступали из соседних сел, где много всякой живности.
В военных условиях даже свиньи научились маскироваться. Все поросята, как один, грязно-серого цвета и полностью сливаются с пейзажем. Кстати, в городе мало кошек, любящих покой и уют, зато полно отважных псов с отстреленными лапами.
Единственный кот, с которым я познакомилась в Цхинвали, принадлежал местной журналистке, нашей соседке по Дому. Он пришел к нам под дверь, долго мяукал, пока ему не открыли, и всем своим видом дал понять, что ждет ласки и лакомств.
Когда кота накормили, прибежала его взволнованная хозяйка. Так я познакомилась с Мадиной. Мы подружились, хотя трудно было представить двух более несхожих людей.
Всю страсть своей души она отдавала общественной Деятельности, весь ее незаурядный темперамент уходил на борьбу с врагом. Я относилась к ее увлечению с легким презрением, так как для меня постоянная общественная работа женщины – первый признак того, что у нее не все в порядке я и побежала открывать. На пороге стоял полковник Фролов.
– Добрый вечер, Анатолий Петрович. Проходите, пожалуйста, – сказала я, мысленно проклиная себя за неизбежные кокетливые нотки в голосе. \ – А я ехал мимо вашего дома, дай, думаю, зайду в гости, – сказал Фролов, проходя на кухню.
Я предложила вина, он не отказался. Лихорадочно переставляя чашки, я затеяла дурацкий разговор на тему "Проблемы российской армии в "горячей точке". Но беседа не клеилась, я порола какую-то чушь, постоянно ощущая на себе алчный, раздевающий взгляд полковника.
– Какое у тебя точеное тело, – вдруг сказал он, пожирая меня глазами. – Я завидую тем, кому ты позволяешь себя ласкать.
Я рассмеялась и, чтобы выйти из щекотливого положения, попыталась переменить тему. Но Анатолий Петрович прервал мой вздор следующей неожиданной фразой:
– А с кем из ребят ты спишь?
– Вы с ума сошли! – возмутилась я. – Это мои коллеги. Мы спим в разных комнатах. У нас только дружеские отношения.
– Тогда они круглые дураки и не понимают, что рядом спит сокровище, – рассмеялся он. – Я хотел бы поменяться с ними местами. – Он встал, снял с себя автомат Калашникова и небрежно бросил его на диван.