Приключения Джона Дэвиса

Но уже не оставалось времени перезарядить орудие, прозвучал новый залп, за ним последовал страшный треск, и со всех сторон раздался крик: «Берегитесь, капитан!»

Я поднял глаза и увидел крюйс-брам-стеньгу, перебитую над крюйс-марсом; как срубленное дерево, наклонившись над тяжестью своих парусов, она рухнула на правый борт. Вся корма покрылась парусиной, древесными обломками и канатами, а судно, лишившись двух своих основных парусов, призванных нести его с попутным ветром, замедлило ход.

— Рубите все! — закричал я изо всех сил, забыв о рупоре. — Рубите и бросайте в море!

Матросы, мгновенно оценившие опасность положения, бросились как тигры к снастям и топорами, саблями и ножами быстро отрубили до последнего каната все, что крепило крюйс-брам-стеньгу к бизань-мачте, и общими усилиями выкинули стеньгу, паруса и снасти за борт.

Несмотря на то что меры были приняты быстро, по замедленному ходу судна я понял, что абордажа не избежать; я огляделся: больших потерь мы не понесли. Трое или четверо матросов были убиты, столько же было выведено из строя; были и легкораненые, способные участвовать в бою, так что нас, готовых драться, включая пассажиров, оставалось еще двадцать пять — тридцать человек. Я отдал приказ вызвать наверх тех, кто занимался утром подготовкой зарядов, и, наклонившись к Апостоли, который не покидал меня ни на минуту, спросил:

— Брат, мы оказали им сопротивление, теперь уже поздно просить пощады; как, по-твоему, что нас ждет, если мы попадем в плен?

— Нас изрубят или повесят, — спокойно ответил юноша.

— А тебе не удастся спастись? Ведь ты тоже грек, в конце концов они твои соотечественники.

— Это лишний довод не пощадить меня. Редко оставляют в живых тех, кто умоляет об этом на одном с ними языке.

— Ты в этом уверен?

— Как в чистоте Святой Девы.

— Что ж, — ответил я, — тогда возьми у боцмана зажженный фитиль и, когда услышишь от меня «Пора!», спустись в кормовой люк и брось фитиль в пороховой погреб. Ты меня понимаешь?

— Хорошо, — ответил Апостоли, мягко и грустно улыбаясь, словно я сказал ему что-то самое обычное на свете, — я так и сделаю.

Я протянул ему руку, он бросился мне в объятия. Затем, схватив одной рукой рупор, а другой топор, я закричал изо всех сил:

— Идти бейдевинд на верхних парусах! Эй, на концах нижних реев, на юте и на баке! Всем приготовиться к абордажу! Руль по ветру!

Маневр был мгновенно выполнен, и «Прекрасная левантинка», вместо того чтобы и дальше идти с попутным ветром, замедлила ход и подставила борт фелуке, которая, приблизившись с удвоенной скоростью — ведь у нее были и паруса и гребцы, — прошла у нас почти под носом, зацепилась своим бушпритом за ванты фок-мачты и столкнулась с нашим кораблем, ударив его в бортовую часть. Столкнувшись, оба судна будто воспламенились; вверх взлетел столб дыма, прогремел взрыв, сопровождаемый таким сильным толчком, что «Прекрасная левантинка» вздрогнула всем корпусом; пираты открыли прицельный огонь из своих двенадцати фальконетов. Расстояние было так коротко, что я разглядел дым от запалов. К счастью, я успел крикнуть «Ложись!».

Те, кто последовал моему совету, спаслись, те же, кто не услышал его, были сметены картечью. Мы поднялись и увидели сквозь окутывавшее нас облако дыма, как похожие на дьяволов пираты скользили по своим реям, спускались по бушприту и перепрыгивали со своего борта на наш. Команды не отдавались, все правила были забыты; я бросился вперед и ударом топора расколол голову первому, кто встал у меня на пути.

Невозможно даже попытаться передать подробности того, что творилось тогда на борту: каждый вел свой собственный смертный бой. Отдав пистолеты Апостоли — он был слишком слаб, чтобы держать саблю или топор, — я раза два заметил, как противники падали под чьими-то ударами. Обезумев, я бросился вперед, не в силах пережить наше неминуемое поражение, но и через четверть часа этой грандиозной баталии, круша все на своем пути, чудом оставался еще жив, не получив даже легкой царапины.

И тут два пирата одновременно бросились на меня: молодой человек, лет восемнадцати, и сорокалетний мужчина. Делая мулине топором, я задел юношу выше бедра; он вскрикнул и упал. Избавившись от него, я бросился на другого, рассчитывая поразить его в голову. Но он одной рукой вцепился в рукоятку моего топора, а другой нанес мне кинжалом удар в бок, но пояс с зашитым в нем золотом смягчил его. Мы схватились врукопашную. Быстро оглядевшись и увидев, что пираты одолели нас, я громовым голосом крикнул Апостоли: «Пора!» Он тут же, словно привидение, скользнул в кормовой люк.

Пират был очень силен, ну а я был в борьбе ловок, как античный атлет. Родные братья никогда не обнимались столь крепко, встретившись после долгой разлуки, как мы, стремясь задушить друг друга; мы катались по палубе, пока не достигли пробитого при столкновении борта и, не заметив бреши, упали в море. Никто этого не увидел.