— Ни в коем случае! Вас только посватали, мой дорогой. Слово за вами, скажите откровенно, чем конкретно я могу прельстить вас. Хотите, восстановлю в кадрах? Есть такая возможность. Генеральских погон не обещаю, а полковником будете. Окладом жалованья не обидим. Квартиру в ближайшее время не обещаю, да она вам пока и не потребуется. Так что скажете, Робино?
— Позвольте сначала узнать, а откуда взялось продолжение программы? Прежде, чем что-то решать, я хотел бы получить представление о ее второй части. Кстати, — второй или следующей? Как я понял, Михаил Ильич уже сдал меня вашей фирме, а что он решил относительно Юрченко? Если я приму ваше предложение, мне очевидно, потребуется второй пилот. И не какой попало, а внушающий доверие. И еще вопрос: почему вам пришло в голову делать из меня, как было сказано, полковника?
— Отвечаю по порядку. Вторая половина программы — исследование
— Пожалуй, договоримся так, Дмитрий Васильевич: я знакомлюсь с программой, то есть с продолжением программы, хотелось бы осмотреть новую ЛЛ, еще лучше бы — слетать на ней, вот тогда я буду готов дать вам окончательный ответ, принимаю я ваши условия или, пардон, я — пас.
Почему-то здесь Толстый добродушно заулыбался, заметил:
— А правильно ваш Александров оценил капитана запаса Робино Максима без отчества, знаете, что он сказал? «Очень ндравный он мальчик, но дело знает». То, что вы дело знаете, я убедился вполне еще раньше, а теперь вижу — вы и правда, «ндравный» мальчик, даже — очень. Но против высказанных пожеланий ничего возразить не могу. Разумно. Сегодня — четверг… в понедельник, если не возражаете, мы встретимся для подведения окончательных итогов. Я надеюсь, вы не считаете понедельник за тяжелый день? — Он все еще улыбался.
— Наоборот, я даже люблю, когда приходится что-то начинать делать с понедельника. На том мы расстались.
В воскресенье появилось сообщение о рекордном полете Пономаревой. Сообщение было куцее, подано не очень-то броско, но тем не менее, люди могли узнать: есть еще женщины не только в русских селениях, но и в городах попадаются, для них не заросла тропа в авиацию. Вот и судите, господа присяжные заседатели, продолжается ли жизнь в наших пределах? Рекордный полет должен был, вероятно, войти в набор расхожих доводов наших политиков. Валя прокатила пробный шар, а может это ее катанули в качестве этого самого шара. Ближайшие дни должны были прояснить, что к чему. Повезло девочке? Хотелось бы, чтобы было так.
Звоню Вале. Поздравляю. Говорю все слова, какие полагается говорить в подобных случаях, а потом спрашиваю: не готова ли она заехать ко мне для серьезного разговора, откладывать который никак нельзя.
Пономарева приехала почему-то с тортом.
— Что за пижонство. Валя? Ты ко мне, к мужику, на серьезный разговор, а не на день рождения и вдруг с тортом?
— А чаем вы меня собирались поить? Так я и подумала, и решила — торт не помешает, тем более есть повод… все-таки рекорд сделан.
Стол мы укомплектовали в моем любимом помещении — на кухне. Кроме Валиного торта, извлекли из холодильника кое-что и более существенное. Выпили понемногу за рекорд. А еще Валя подхалимски предложила — за учителя, имея в виду меня. А я сказал тогда, что дай бог, не последнюю.
— Если за рекорд, согласна, чтоб он не последний был. А если еще выпить… увольте. Я же слабая женщина.
— Вот что, слабая женщина, в понедельник мне предстоит принимать решение: соглашаюсь или отказываюсь продолжать воздействие на облака по новой программе. Откровенно — работенка не сахар. Но насколько могу судить, ей придается государственное значение, даже специальную ЛЛ построили. Вчера я на ней слетал. Впечатление осталось хорошее. Машина напоминает твою рекордную, габаритами чуть поменьше, оборудование приспособлено так, что теперь реагент не придется высыпать из мешков через двери. Чего не хватает, — тут я сделал паузу и поглядел Вале в глаза. Она слушала внимательно и, готов биться об заклад, меньше всего ожидала того, что я собирался сказать: — Мне не хватает второго пилота…