Приключения Кавалера и Клея

В начале четвертого часа дня в пятницу, 25 октября 1940 года (согласно как его дневнику, так и заявлению для полиции), Джеймс Хоуорт Лав, держатель контрольного пакета акций и председатель совета директоров компании «Онеонта Миллс», сидел вместе с Альфредом Э. Смитом, пожизненным президентом корпорации «Эмпайр-стейт-билдинг», в замусоренном всевозможными сувенирами кабинете последнего. Как раз тогда в дверь вошел управляющий зданием, «с пепельно-серым лицом — как описал физиономию управляющего промышленник в своей личной оценке событий того дня — и таким видом, как будто его вот-вот вырвет». Бросив на Лава осторожный косой взгляд, управляющий зданием по имени Чапин Л. Браун проинформировал своего босса о том, что у них на двадцать пятом этаже возникла самая что ни на есть заковыристая ситуация.

Альфред Эмануэль Смит — по всем правила выпоротый Гербертом Гувером после своей замашки 1928 года на Белый дом — был политическим соратником и деловым партнером Лава еще со времен своей бытности губернатором штата Нью-Йорк. А в тот день Лав вообще-то оказался в кабинете у Смита, чтобы завербовать того в качестве вывески для синдиката, надеющегося вернуть к жизни старую мечту Густава Линденталя о мосте через Гудзон напротив Пятьдесят седьмой улицы — конструкции восьмиста футов в вышину и двухсот в длину, восточные подступы к которой предстояло соорудить на обширном участке недвижимости Вест-Сайда, совсем недавно приобретенном Лавом. Смит и Лав ни в коей мере не были доверенными лицами — насколько знал Смит, Джеймс Лав обделывал свои делишки без всяких доверенных лиц. Мало того, текстильный магнат был человеком почти легендарной скрытности, даже строгой секретности, и совет, как было широко известно, держал только с самим собой. Удостоив гостя конфиденциального кивка, рассчитанного на обозначение его неколебимой веры в скрытность и здравомыслие мистера Лава, Смит тактично сказал Брауну, что, на его взгляд, управляющему следует идти себе дальше и кому-нибудь еще об этом сказать. Браун в свою очередь кивнул мистеру Лаву, затем плотно упер ладони в бедра, словно желая себя уравновесить, после чего испустил краткий выдох, которому предполагалось выразить сразу и недоумение, и обиду.

— Может статься, у нас в здании бомба, — заявил управляющий.

В три часа, продолжил он, мужчина, объявивший себя представителем группы американских фашистов — в слове «фашистов» Браун почему-то произнес по меньшей мере две буквы «ш», — позвонил по телефону и, приглушая фальшивый баритон носовым платком, сказал, что в одной из контор на двадцать пятом этаже он припрятал мощное взрывное устройство. Взрыв, заявил звонивший, который должен произойти ровно в три тридцать, не только убьет всех, кто окажется в непосредственном окружении, но и, может статься, причинит ущерб структуре самого прославленного здания.

В своем заявлении для полиции мистер Лав сообщил, что его честь воспринял новости с той же серьезностью, с какой они были оглашены. Однако в своем дневнике он отметил, что любая тревога нипочем не вызвала бы ни следа бледности на этой румяной физиономии.

— Вы позвонили М'Нотону? — спросил Смит. Его серьезный голос был мягок, а внешность выражала спокойствие, однако что-то вроде сдерживаемого гнева все же проскальзывало в его тоне и карих глазах, которые, выпучиваясь с его скуластой физиономии пожилого младенца, склонны были окидывать окружающих слегка грустным взором, обычным для людей компанейских. Капитан М'Нотон был главой специального пожарного батальона здания. Браун кивнул. — А Харли? — Капитан Харли руководил местным полицейским подразделением. Браун опять кивнул.

— Его люди эвакуируют этаж, — добавил он. — И парни М'Нотона тоже там — ищут проклятую штуковину.

— Позвоните Харли и скажите, что я спускаюсь, — сказал Смит.