Тогда, убедившись в реальности существования сокровищ, короли Зембабве сделают свой ход. Пунт подвергнется одновременному вторжению с востока и запада, но зембабвийцы позаботятся о том, чтобы все тяготы сражений выпали на долю кешанцев. А потом, когда и Пунт, и Кешан ослабеют, зембабвийы покорят оба народа, разграбят Кешан и заберут сокровища силой, даже если для этого им придется разрушить все здания до единого и подвергнуть пыткам каждого жителя королевства.
Но существовала и иная возможность: если Тутмекри сумеет наложить лапу на сокровища, он может попробовать обмануть своих нанимателей, присвоить драгоценности и скрыться, оставив зембабвийских эмиссаров с носом. Конан полагал, что испрашивание совета у оракула – ловкий трюк, призванный убедить короля Кешана согласиться на условия Тутмекри, поскольку киммериец ни секунды не сомневался в том, что Горулга – такой же ловкач и хитрец, как и все остальные, замешанные в этой грандиозной афере. Конан не пробовал договориться с верховным жрецом, поскольку понимал, что у него нет шансов против Тутмекри, а сделать такую попытку – значит, сыграть стигийцу на руку. Горулга мог разоблачить киммерийца перед всем народом, приобретя таким образом репутацию честного и неподкупного человека, и одним ударом избавить Тутмекри от соперника. Конан мельком подумал о том, каким же образом Тутмекри все-таки удалось подкупить верховного жреца и что вообще можно предложить в качестве взятки человеку, который владеет величайшим сокровищем на свете.
Как бы то ни было, Конан не сомневался, что оракул скажет, будто боги желают, чтобы Кешан принял предложение Тутмекри, как был уверен и в том, что тот отпустит несколько критических замечаний в его адрес. После этого дальнейшее пребывание в Кешии станет для киммерийца смертельно опасным; впрочем, уезжая под покровом ночи, он не имел ни малейшего намерения возвращаться туда.
В комнате оракула ключа к разгадке не обнаружилось. Конан вернулся в большой тронный зал и подошел к трону. Тот оказался тяжелым, но ему все-таки удалось сдвинуть его с места. Лежавшая под ним толстая мраморная плита тоже была цельной. Он возобновил поиски в алькове, подозревая наличие подземной часовни или тайника в комнате оракула. Киммериец принялся тщательно выстукивать стены и вскоре услышал глухой звук в месте прямо напротив узкого выхода из коридора. Приглядевшись повнимательнее, он заметил, что щель между соседними мраморными плитами чуточку шире обычного. Сунув в нее острие кинжала, он осторожно нажал на него.
Панель медленно распахнулась. За нею обнаружилась ниша в стене, но она была пуста. Конан с чувством выругался. Непохоже, чтобы в ней когда-либо хранилось сокровище. Сунув голову в нишу, он вдруг заметил в стене ряд маленьких отверстий, как раз на уровне рта. Он пригляделся к ним и удовлетворенно фыркнул. Оказывается, эта стена служила перегородкой между альковом и комнатой оракула, и со стороны последней отверстия не были видны. Конан ухмыльнулся. Тайна оракула открылась, хотя и оказалась грубее, чем он предполагал. Должно быть, в эту нишу залезал сам Горулга или кто-нибудь из его приспешников, а потом вещал через отверстия, и легковерные аколиты[7]
, сплошь чернокожие, принимали его голос за подлинный глас самой Елайи.Вспомнив кое-что, Конан извлек из-за пояса свиток пергамента, который он забрал у мумии, развернул его, очень осторожно, поскольку тот уже готов был рассыпаться в прах от старости, и хмуро уставился на едва видимые значки, покрывавшие его. Во время своих скитаний по свету гигант-киммериец нахватался кое-каких отрывочных знаний, в особенности тех, что касались умения читать и говорить на разных языках. Многие из почтенных схоластов поразились бы лингвистическим способностям киммерийца, поскольку в его жизни нередко бывали случаи, когда знание чужого языка спасало его от смерти.
Значки эти озадачили его. Они казались знакомыми и непонятными одновременно, и вскоре он понял почему. Это были символы архаичного Пелиштима, сильно отличающиеся от современного начертания букв, с которыми он был знаком и которые триста лет назад претерпели изменения после завоевания страны кочевыми племенами. И вот этот древний, изначальный шрифт привел его в смущение. Однако Конан вскоре заметил повторяющееся сочетание букв, в котором узнал имя собственное: Бит-Якин. Он решил, что так звали того, кто написал этот свиток.
Нахмурившись и шевеля губами, он принялся продираться сквозь текст, бóльшая часть которого ему была попросту непонятна, а значение остального оставалось смутным.