Приключения Кроша. Каникулы Кроша. Неизвестный солдат

– Ты что за бодягу про меня развел?

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Забыл?! Я тебе так напомню…

– Ха-ха! – сказал я. – Как страшно!

– Дрожь берет! – добавил Шмаков Петр.

– Ты видел, что я амортизаторы брал? – давясь от злости, прошептал Лагутин. – Видел?

– Нет, – ответил я, – не видел. Но их вывезли с пустыря ваши знакомые механики. Даже известно, на какой машине.

– Это доказать надо, – нахально заявил Лагутин.

– Мы ничего не собираемся доказывать! – ответил я. – Вот если амортизаторы не найдутся, тогда придется что-то доказывать.

– Раньше на Зуева клепал, теперь на меня?

– На Зуева никто не клепал, вы все сами придумали, – возразил я, – но мне неинтересны ваши выдумки! Мы должны найти амортизаторы, и мы их найдем. А если они сами найдутся, тем лучше. Все! Говорить больше не о чем. Пошли, Петро!

Мы спокойно повернулись и пошли домой. А куда пошел Лагутин, мы не видели. Мы ни разу не обернулись.

…Вечером я лежал дома на диване и перечитывал «Мертвые души» Гоголя. Мне очень нравится эта книга, нравится, как там описаны люди. Очень тонко и смешно! И, когда я открываю «Мертвые души» и начинаю читать, как в губернский город N въехала рессорная бричка Чичикова и как два мужика рассуждали, доедет ли эта бричка до Москвы и до Казани или не доедет, я уже не могу оторваться. А Плюшкин, Собакевич, Ноздрев!

И вот, когда я лежал на диване и читал «Мертвые души», раздался звонок. В коридоре была мама, и она открыла дверь.

Потом заглянула в комнату и сказала:

– Сережа, к тебе пришли.

Я с сожалением отложил книгу – читал как раз про капитана Копейкина – и вышел в коридор. Выходная дверь была приоткрыта. Я распахнул ее… На площадке стояла Зина, диспетчер…

– Вы ко мне? – спросил я, несколько озадаченный таким визитом.

– Сережа! – взволнованно проговорила Зина. – Мне надо с тобой поговорить!

– Пожалуйста, заходите, – сказал я.

– Выйди на минуточку.

Я вышел на площадку и захлопнул за собой дверь.

Зина схватила меня за руку:

– Сережа! Что там произошло?

Я сразу догадался, что она имеет в виду. Но я видел, что Зина сейчас заплачет, и ужасно испугался. Я очень не люблю, когда женщины плачут. Женщины, маленькие дети и кошки. Сердце рвется, когда они плачут. Я стал быстро придумывать ответ, который бы успокоил Зину. Но не успел.

– Ты его совсем не знаешь, – всхлипывая, заговорила Зина, – он очень хороший. Но его друзья сбивают с пути…

Вот до чего доводит людей слепая любовь! И к кому? К человеку, который выказывает ей полное пренебрежение.

Я сказал:

– Вот именно, друзья! Пусть он попросит своих друзей вернуть амортизаторы.

Зина стала тяжело дышать и наконец заплакала. Разревелась все-таки… Ну, что мне делать?

– Я его так люблю, – сквозь слезы проговорила Зина. – Если с ним что случится, я не знаю, что со мной будет.

Я еще никогда не разговаривал с женщинами о любви. Наверно, я обрадовался возможности изложить наконец свои взгляды по этому вопросу.

– Любовь – это прежде всего взаимное уважение, – сказал я.

Я очень жалел, что в эту минуту рядом не было Майки. Но, хотя ее и не было здесь, я продолжал развивать свои взгляды:

– Один не должен делать того, что обидит другого. Если другому неприятно, то не надо танцевать с разными нахалами.

Плачущим голосом Зина проговорила:

– Я никогда ни с кем не танцевала.

– Вообще танцевать можно, – пояснил я, – но если за этим кроется определенный смысл, то лучше не танцевать. – Я облокотился о перила и продолжал: – И потом, надо честно и прямо смотреть в глаза, говорить друг другу о недостатках и ошибках.

Некоторое время я думал, что бы еще такое умное сказать на тему о любви, но ничего не придумал.

Зина воспользовалась моим молчанием и спросила:

– А если они их вернут, ничего не будет?

– Конечно, ничего, – ответил я.

– Я так боюсь, – опять чуть не заплакала Зина, – а вдруг в тюрьму посадят.

– При чем здесь тюрьма! – возразил я. – «Церкви и тюрьмы сровняем с землей»! Вот как стоит вопрос! Если они все вернут и не будут больше жульничать, то ни в какую тюрьму их не посадят.

Зина прошептала:

– Он никогда ничего себе не позволял. А вот как связался с ними, все и началось.

– Тем более надо на него воздействовать, – сказал я, – лучше сейчас признать свои ошибки, чем потом отвечать за них.

Зина ушла. Я опять взялся за книгу. Но мне не читалось. Было жалко Зину. Такой несчастной она выглядела. И все из-за Лагутина. Мало того, что он ведет себя нечестно, он еще заставляет страдать других.

Пожалуй, я говорил Зине вовсе не то, что следовало. Надо было сказать: «Если вы любите Лагутина, то помогите ему перевоспитаться». Вот что надо было сказать. А я развел антимонию насчет любви.

Что поделаешь! Правильные мысли и нужные слова приходят ко мне приблизительно через час после разговора.

30

Сегодня кончается наша практика. Я рано пришел на работу. Машины еще только выезжали на линию.

Они выезжали одна за другой, тяжелые грузовики и самосвалы мчались по шоссе и растекались по улицам Москвы. В кабинах мелькали суровые лица шоферов.