Веэн вынул из шкафа фигурку, изображавшую крестьянина верхом на буйволе. Вечер, кончилась работа в поле, крестьянин возвращается домой, отдыхает, сидя верхом на буйволе, поет свою песню. Это была хорошая нэцкэ. От нее веяло тишиной, спокойствием, умиротворенностью свершенного трудового дня.
– Отдашь ему буйвола.
– А если он не захочет меняться?
– Поставишь его перед совершившимся фактом.
Я положил стрекозу в карман.
– Этого я не сделаю.
Некоторое время Веэн пристально смотрел на меня. Честное слово, мне казалось, что он сейчас бросится отнимать у меня нэцкэ. От этих собирателей всего можно ожидать. Когда дело касается их коллекции, они становятся форменными психами.
Веэн не бросился отнимать у меня фигурку. Некоторое время он молчал, потом сказал:
– На твой паспорт сдана нэцкэ в антикварный, кажется музыканты… Если она продана, надо получить деньги.
– Дайте квитанцию, я пойду получу.
– Я удивился тому, что от тебя приняли ее на комиссию. При получении денег они обязательно потребуют, чтобы пришли твои родители.
– Мои родители в отъезде.
– Приедут.
Мне не слишком хотелось, чтобы об этом узнали мои родители, – зачем им знать какой-то случайный эпизод моей жизни? Тем более, что я последний раз встречаюсь с Веэном. Но Веэн меня шантажирует, хочет воспользоваться этой злополучной квитанцией. Ну и черт с ним! Я сам все расскажу своим старикам. Конечно, мне не хочется их огорчать. Я всегда предпочитаю, чтобы со мной случилось что-либо плохое, а не с ними. Если у человека и бывает тревога, то именно за близких ему людей. Когда я представляю себе какие-нибудь опасные ситуации: нападение бандитов, например, или стихийное бедствие – землетрясение, наводнение, мне становится беспокойно прежде всего за моих стариков. И хоть мой папа гораздо сильнее меня, я беспокоюсь за него больше, чем за себя. И все же лучше неприятное объяснение с отцом и матерью, чем вязнуть дальше в этой истории. Лучше признаться в плохом, чем продолжать его.
– Хорошо, – сказал я, – когда вам понадобится получить деньги за музыкантов, я это сделаю.
22
Утром ко мне явился Игорь.
– Дрыхнешь, старик?
– Лежал, читал.
– Бальзак… – Игорь повертел в руках книгу, потом положил. – Архаика, каменный век… Как ты сквозь это продираешься?
– Продираюсь.
– Бесконечные описания, никому не нужные детали, занудство, недержание мысли.
– Зато
– Писатель не должен высказывать своих мыслей: рассуждения автора мешают читателю думать самому.
– Все зависит от количества серого вещества в мозгу, – возразил я. – Меня лично мысли Бальзака поражают своей глубиной. И какие страсти, какие образы! Растиньяк! Или Вотрен – могучая фигура!
Игорь снисходительно улыбнулся:
– Мелодрама, провинциальный театр, буффонада, страсти-мордасти… В сущности, единственная тема Бальзака – деньги, как делать деньги.
– Не просто деньги, а разрушительная сила денег в обществе, которое…
– Общество здесь ни при чем, – поморщился Игорь так, будто мои рассуждения доставляют ему физическую боль. – В любом обществе деньги – главная сила, и не будем закрывать на это глаза… Кстати, о деньгах. Веэн велел получить с тебя должок.
– Какой должок?
– Пятнадцать талеров.
– Какие пятнадцать талеров?
– Два с полтиной – шашлычная, помнишь? Еще два с полтиной – транспортные расходы. Костя за тебя платил десять – пикник. Итого пятнадцать.
– Но ведь ты сказал – на пикник по пятерке, – только сумел пролепетать я.
– Да, с носа. А кто должен платить за твою даму?
– Но почему именно сейчас?
– Старик, никто не наступает тебе на горло, ни тебе, ни твоей песне. Зайди к Веэну и договорись, он пойдет тебе навстречу.
Я вынул деньги и молча отсчитал пятнадцать рублей. Все ясно! Они хотят, чтобы я пришел с повинной, но я не приду с повинной.
– Сразу видно делового человека, – проговорил Игорь с кислой миной. Не ожидал, что я отдам деньги.
– Сразу видно мелкую душонку, – ответил я.
– Ты о ком?!
– О Веэне.
– Зачем так грубо…
– И за тебя я рад. Наконец ты нашел свое истинное призвание. Из тебя получится отличный сборщик налогов.
– Старик, есть вещи, за которые бьют по морде!
– Ах так! – воскликнул я. – Ты хочешь получить и этот долг?
Здесь я должен рассказать про эпизод, с которого начал записки, – за что Шмаков стукнул Игоря в подбородок. Я должен был стукнуть, но Шмаков стоял ближе и опередил меня. Схлопотал же Игорь за то, что не закрыл дверь лифта. Стоял на площадке восьмого этажа, трепался с Норой, а лифт его дожидался. Жильцы выходили из себя: лифт месяц не работал, теперь работает, а ехать нельзя, изволь дожидаться, когда Игорь перестанет трепаться с Норой. Мы со Шмаковым Петром стояли внизу и дожидались, чем кончится эта заваруха, было ясно, что ничем хорошим она не кончится. И когда Игорь наконец спустился и вышел во двор, мы ему заметили, что не следует быть эгоистом. Он ответил чересчур пренебрежительно и схлопотал в подбородок. От Шмакова Петра. И если бы не вмешался Веэн, то и от меня схлопотал бы. Об этом я сейчас ему и напомнил.
– После такого разговора мы вряд ли будем продолжать знакомство, – объявил Игорь высокомерно, впрочем делая шаг назад.