– Снимите с этого человека показание! – произнёс герцог, обращаясь к секретарю. – Эй, как вас там, да будет вам известно, что его величество, наш всемилостивейший король, даровал мне по случаю смутного времени чрезвычайные полномочия. Судить изменников я имею право собственной властью, без всяких судей и присяжных. Из письма я узнал, что у бунтовщиков вы являетесь офицером. Ваша шайка называется Вельдширским пехотным полком Саксона. Так, что ли? Берегите свою шею и отвечайте правду..
– Я буду говорить правду, но по более высоким побуждениям, ваша светлость, – ответил я, – в этом полку я командую ротой.
– А кто такой этот Саксон?
– Я буду отвечать только на те вопросы, которые касаются меня. О других же я не скажу ни слова. Герцог покраснел от гнева и закричал:
– Хорош! Скажите, какая щепетильность! Человек, поднявший оружие против короля, нежничает и воображает, что может быть честным. Послушайте, сэр, ваша честь находится в таком несчастном положении, что вы можете её совсем отбросить. Берегите лучше вашу жалкую шкуру. Видите ли, солнце уже склоняется к западу. Вы видите солнце в последний раз, предупреждаю вас.
– О моей чести я не прошу вас хлопотать, ваша светлость, я сумею сберечь её сам, – ответил я, – смертью меня тоже не пугайте, если бы я боялся смерти, я не стоял бы здесь перед вами. Но об одном я сказать вам должен. Мой полковник поклялся разделаться с несколькими из ваших дворян точно так же, как вы разделаетесь со мной. Говорю я это не в виде угрозы, а для предостережения. Мой полковник всегда выполняет свои обещания.
– Ваш полковник – как вы его величаете – сам скоро не будет знать, как ему спасти свою шкуру, – ответил герцог, насмешливо улыбаясь. – Сколько у Монмауза людей? Я улыбнулся и отрицательно качнул головой.
Герцог сердито обернулся к советникам и воскликнул:
– Мы должны заставить этого изменника говорить!
– Не мешало бы ему пальцы повинтить, – сказал какой-то старый солдат очень свирепой наружности.
– Зачем винтить? – возразил другой. – Просто засунуть между пальцами зажжённую спичку. Этот фокус прямо чудеса делает. На что упорный народ были шотландские бунтовщики, защитники Ковенанта, но и их сэр Томас Дальзелль приводил к истинной вере зажжённой спичкой.
Седой господин в бархатистом чёрном костюме вмешался в разговор:
– Сэр Томас Дальзелль, – сказал он, – изучал военное искусство в Московии и сражался с турецкими варварами. Мы, христиане, не должны подражать обычаям этих дикарей.
– Я удивляюсь на вас, сэр Виллиам, – возразил господин, желавший угостить меня зажжённой спичкой, – вы, кажется, хотите по-великосветски войну вести. По-вашему выходит, что воевать и менуэт танцевать – это все едино.
– Сэр, – горячо возразил сэр Виллиам, – я участвовал в битвах в то время, когда вы были младенцем. Вы ещё с погремушкой справиться не могли, а я уже имел маршальский жезл. Когда вы на поле битвы, вы имеете право быть суровым и даже жестоким, но пытка – это мерзость. Законами Англии пытки воспрещаются, и не нам нарушать этот закон.
Спор грозил превратиться в ссору. Герцог воскликнул:
– Довольно, господа, довольно! Благодарю вас, сэр Виллиам, ваше мнение я считаю весьма ценным. Равным образом я дорожу и вашим мнением, полковник Хирн. Вопрос этот мы обсудим подробно. Алебардисты, отведите арестанта, и пусть к нему пошлют священника. Он должен свести свои счёты с Богом.
– Вы приказываете, ваша светлость, свести его на гауптвахту? – спросил капитан стражи.
– Нет, отведите его в старую башню Ботлера. Меня вывели в боковую дверь, а дежурный дворянин выкрикнул новое имя. Стража, окружавшая меня со всех сторон, вела меня по бесконечным коридорам, и наконец мы очутились в старинной части замка. Здесь, в угловой башне, была небольшая пустая комната. В ней было сыро и пахло плесенью. Потолок был высокий, сводчатый, а через узкое отверстие в стене проникал свет. В комнате не было ничего, кроме деревянной койки и стула.
Капитан ввёл меня в комнату, а сам остался у двери. Некоторое время спустя он, однако, вошёл ко мне и ослабил оковы. Капитан был человек с грустным лицом. Его впалые глаза имели торжественно-скучное выражение. Эта погребальная внешность находилась в странном несоответствии с нарядным мундиром.
– Будьте мужественны, друг мой, – произнёс он замогильным голосом, – немножко сдавит горло, вот и все. Нам пришлось повесить тут одного человека. Это было дня два тому назад, и он хоть бы что. Даже не простонал ни разу. Старый Спендер, палач герцога, знает хорошо своё дело. Он каким-то особенным манером делает мёртвую петлю так, что умирающие даже никакой боли не чувствуют. Поэтому, друг, будьте мужественны. Вас мучить не будут, и вы будете в руках хорошего мастера.
Я сел на кровать и воскликнул:
– Ах, как мне хотелось бы уведомить как-нибудь Монмауза, что его письмо доставлено по назначению!