Приключения Нила Кручинина

– Друг мой, то, о чём ты говоришь, я не отношу к области «идей». «Идеи человеконенавистничества», «идеи эксплуатации себе подобных», «идеи наживы»? Как же можно называть это «идеями» вообще?! Это же просто духовный гангстеризм, порождённый обнищанием духа. Когда я произношу слово «идея», я имею в виду подлинные духовные ценности. Их-то ты не найдёшь в литературе, которая должна была бы показать читателю высокие пели нашей борьбы, святое дело оздоровления общества. А ведь там ни на йоту воспитательности, ни на грош идеи.

– А ведь если судить по их литературе, – заметил Грачик, – именно в Штатах борьба с преступностью поставлена на научную базу. Их Федеральное бюро расследований, пресловутое ФБР, – это же кладезь современных достижений науки и техники в области криминалистики?

– Беда в том, что вся эта наука и вся эта техника направлены совсем не туда, куда и следовало бы направить и куда направляем их мы, – сказал Кручинин. – Функции ФБР – антиобщественны, поскольку оно, это ФБР находится во власти реакции целиком и полностью. Про аппарат американской полиции и юстиции не скажешь, что он играет роль института, предназначенного для оздоровления общества. Огромная опухоль преступности в буквальном смысле слова разъедает организм американского общества, но ФБР и не думает удалять эту злокачественную язву. От борется с нею лишь постольку, поскольку то го требует безопасность жизни и собственности верхушки общества. Американский судья, американский криминалист, американский сыщик – слуги тех, кто им платит. Нам, советским людям, трудно поверить, что гангстерскому синдикату «Убийца» можно просто заказать «убрать» нежелательное лицо. По таксе существующей в этом синдикате, его убьют. Правда, такса эта высока. Ведь в неё входит оплата снисходительности полиции.

– Да, мне казалось, что… – начал было Грачик, но Кручинин остановил его движением руки и продолжал:

– Вот ты спрашиваешь меня, можно ли, имея дело с преступлениями, аморальностью, сохранить веру в чистоту человека и оставаться чистым самому. А что же, по-твоему, хирург, удалив раковую опухоль, стал менее чист, чем был? Пустяки! Вид этой опухоли не сделал его противников красоты. Напротив, он, вероятно, только ещё больше захотел видеть красивое, верить в здоровое, наслаждаться жизнью во всей её полноте. – Кручинин на минуту задумался и, помолчав, поглядел на собеседника. – Разве ты, мой друг, не видишь сродства миссии освобождать жизнь для чистого, всего светлого, что растёт так устремлённо, так победоносно? – Тут, зада желание Грачика заговорить, Кручинин бил его: – Можно подытожить эту мысль положением о служении делу переработки самих нравов, испорченных частной собственностью на средства производства.

– И совершенно ясно, почему Феликс Дзержинский остаётся в моем представлении одним из самых светлых, самых человечных образов, какие рождены революцией… – проговорил Грачик, заражаясь настроением Кручинина. – Какой благородный облик, правда?.. Какой чудесный пример для нас! И какой благородный путь указан им… Вот подлинный «рыцарь революции»!

Кручинин положил руку на плечо собеседника.

– Но в увлечении не совершай ошибки, приведшей кое-кого к большим трудностям и разочарованиям: идти по пути, указанному этим человеком, не легко.

– Ах, Нил Платонович, джан. Зачем так дурно обо мне думаете! Разве я могу считать, что хорош путь без препятствий. Важно, чтобы дорога не была извилистой. А если она пряма… Пожалуйста, не страшны тогда барьеры!

Вернёмся, однако, от экскурса в прошлое отношений Кручинина и Грачика к событиям, происходившим в ту новогоднюю ночь.

СЛЕД ГОРНОГО БОТИНКА

Грачик не без труда догнал Кручинина, успевшего уйти довольно далеко по переулку, как вдруг тот резко остановился и, тихо засмеявшись, сказал:

– Ну, ну, я же знаю: ты сгораешь от любопытства, как провинциальная девица. Спрашивай! Грачик понял, что начинается обычная игр в вопросы и ответы.

В старом Будапеште

– Тогда… – сказал он, быстро обдумывая первый вопрос, – зачем вы вдруг на мест, происшествия стали страдать зевотой? Обратите внимание, пожалуйста: не спрашиваю «почему?», – говорю «зачем?». Раньше этого с вами не бывало.

– Тебя прежде всего интересует моё здоровье? Это очень мило, по-дружески… Ответ: потому, что мне необходимо было знать, куда выходит второе окно кабинета.

– И что же?

– Мы идём или во всяком случае стараемся идти туда, куда оно, по-моему, глядит.

– А почему было не спросить об этом прямо?.. По-моему, там были только свои.

– Вот этот-то вопрос меня и интересует больше всего: не было ли в комнате кого-нибудь, кого ты не назвал бы своим?

– По-моему, – с усмешкой сказал Грачик, – тот единственный, кто не был бы «своим», был мёртв.

– Мёртв?.. – Кручинин слегка присвистнул: – Если бы я был уверен в том, что он мёртв.

Тут Грачик сам едва не свистнул от удивления, но только протянул:

– Так… А что общего между этим ограблением и планом минирования станции? – спросил он. – Мне показалось, что вы…