— Ты будешь поваром, сержант. Вон там, на печи, суп лягушатников.
— С удовольствием, сэр. — Харпер, чье лицо почти приобрело свой нормальный размер и казалось восстановившимся после такой хирургии, открыл печь и забросил туда дров. По кухне распространился приятный жар.
— Вы ирландец? — спросил вдруг Харпера Догерти.
— Совершенно верно. Из Танджевейна в Донегале, и нет на земле места прекраснее. — Это уха, сэр, — сказал он Шарпу.
— Танджевейн? — лейтенант взглянул на Харпера. Тогда вы должны знать Кэшлнэйвен?
— По дороге на Боллибоф? — Там где старая крепость? — на лице Харпера появилось выражение счастья. — Я ходил по этой дороге столько раз, что не могу и сосчитать.
— Мы возделывали там землю. Пока англичане не забрали ее. Догерти бросил на Шарпа вызывающий взгляд, но Шарп, отвернувшийся к стене, казался рассеянным. — Я Догерти, — сказал Догерти Харперу.
— Харпер. Я помню одного Догерти, у него была кузница в Минкрамлине.
— Это мой дядя.
— Боже, спаси Ирландию, — Харпер удивленно смотрел на лейтенанта. — А вы из Америки? Слышали ли вы, сэр, что у него был дядя, который чинил мамины сковородки.
— Я слышал, — сказал Шарп. Он думал о том, что подставил себя под удар и без особой пользы. Он спас этих людей на двенадцать часов, не более, и бывает время, думал Шарп, когда солдат знает, что нет смысла драться. Затем он вспомнил, как Дюко, француз, обращался с ним в Бургосе, а другой французский офицер, рискуя карьерой, спас его жизнь, и Шарп знал, что не сможет жить с таким грузом, если просто позволит Бэмпфилду продолжит свои бесчинства. Эти люди может быть и пираты, может они и заслужили веревку, но Фредриксон дал им слово. Шарп подошел к столу. — Вы ранены?
— У меня выбили зуб, — оскалился Киллик, демонстрируя сказанное.
— Это сейчас модно, — спокойно сказал Харпер.
Шарп взял бутылку вина, стоящую перед ним и снес горлышко об край стола.
— Так вы пираты?
— Каперы, — гордо сказал Киллик, — все официально.
Фредриксон, дрожа от холода, вошел в дверь.
— Я поместил остальных джонатанов в караулку. Ресснер присматривает за ними. — Он взглянул на сидящего Киллика. — Прощу прощения.
— Капитан Киллик, — представился Киллик без всякой злобы, — и я благодарю вас обоих. Он держал кружку с вином. — Когда они накинут на нас петли, я скажу, что не все британцы ублюдки.
Шарп налил вина в кружку Киллика.
— Я видел вас, — сказал он, — в Сен-Жан-де-Люз.
Киллик громоподобно рассмеялся, и это напомнило Шарпу Веллингтона. — Это был великолепный день! — сказал Киллик, — Они тогда изрядно подмочили штанишки!
— Да уж, — Шарп кивнул, вспоминая ярость Бэмпфилда когда тот наблюдал за действиями американца.
Киллик пощупал карман, вспомнил, что у него уже нет сигар, и пожал плечами.
— Когда мир, такой радости ничто доставить не может, верно? — Шарп не ответил, и американец посмотрел на лейтенанта. — Может нам действительно заделаться настоящими пиратами, Лайам, когда война кончится?
— Мы столько не проживем, — Догерти горько посмотрел на стрелка.
— Для ирландца, — сказал Киллик Шарпу, — он слишком реалист. Вы собираетесь повесить нас, майор?
— Я собираюсь накормить вас, — уклонился от прямого ответа Шарп.
— А утром, — сказал Киллик, — моряки все равно нас повесят?
Шарп ничего не сказал. Патрик Харпер, стоя у печки, посмотрел на Шарпа и решился сказать.
— Утром, мягко сказал он, — мы будем далеко отсюда, к сожалению.
Шарп нахмурился недовольный, что сержант улучил момент, чтобы вмешаться, хотя по правде говоря, он попросил Харпера присутствовать потому, что ценил здравый смысл здоровяка ирландца. Слова Харпера дали понять две вещи; во-первых, предупредили американцев, что стрелки не могут поручиться за их будущее, и, во-вторых, сказали Шарпу, что стрелки не хотят, чтобы американцев повесили. Стрелки захватили американцев, и причем это обошлось без кровопролития с обеих сторон, поэтому они чувствовали обиду из-за того, что флотские своевольно порешили наказать противника, чья вина состояла лишь в том, что они решили драться.
Никто ничего не сказал. Харпер, внеся свою лепту в разговор, снова повернулся к печи. Догерти смотрел на выщербленный стол, а Киллик, с полуулыбкой на побитом лице, смотрел на Шарпа и думал, что вот еще один английский офицер, совершенно не соответствующий образу, который рисовали американские газеты.
Фредриксон, все еще стоя в дверях, думал: как же похожи Шарп с американцем. Американец был моложе, но у обоих была та же твердость, такие же красивые лица, и то же безрассудство в глазах. Будет интересно, решил Фредриксон, посмотреть, понравятся ли такие схожие люди друг другу, или возненавидят.
Шарп казался растерянным от их встречи, будто бы он не знал, как поступить с таким непонятным противником. Он повернулся к Харперу.
— Суп уже готов?
— Нет, если вы не хотите съесть его холодным.
— Полный живот, — сказал Киллик, сделает нас слишком тяжелыми для виселицы. — Но опять никто не ответил.