Кавалерийский офицер, в латунном шлеме, обтянутым парусиной и в черном плаще, прикрывавшем ярко расшитый мундир, вдруг привстал в седле. Он оторвался от конвоя и поскакал вперед, явно соблазненный городом за рекой, где есть винные магазины в которых очень тепло.
— Черт, — выдохнул Шарп. Человек мог увидеть засаду, и он быстро проскачет эти пятьдесят ярдов. Но на войне ничего не идет так, как запланировано. — Займись ублюдком, Патрик. Но не раньше, чем он нас заметит.
— Да, сэр, — Харпер взвел курок винтовки.
Шарп взглянул на Палмера.
— По моему приказу мы наступаем. В две шеренги.
— Да, сэр.
Не кричать, не восклицать. Французские и испанские войска, наступая, кричали, но безмолвные атаки британских солдат были жуткими. Бледные пехотинцы наклонились еще ниже. Один перекрестился, а другой молился с закрытыми глазами.
Французский офицер пустил свою лошадь рысью. Он курил сигару, пуская дымок, и рассматривал окрестный пейзаж. Он взглянул на ферму, наклонился, чтобы вытащить из стремени плащ, который забился туда, когда он привставал, и увидел красные мундиры и белые перекрещенные ремни пехотинцев, прятавшихся в тени живой изгороди, которая все еще была покрыта инеем.
Он был так изумлен, что продолжил двигаться вперед с открытым ртом, и когда до живой изгороди оставалось около пятнадцати ярдов, Харпер выстрелил в него.
Пуля ударилась в кирасу под плащом. Пробив броню, она изменила направление и, пробив горло француза, вошла в его мозг. Из открытого рта хлынула яркая кровь.
— В линию! — закричал Шарп, — Наступаем!
Лошадь попятилась в ужасе.
Француз, все еще с сигарой в руке, упал назад в седло. Он был мертв, но колени все еще сжимали бока лошади и когда та дернулась назад, труп завалился вперед, гротескно приветствуя пехотинцев, которые вылезли из своего укрытия и строились на дороге в две шеренги.
— Вперед!
Лошадь дернулась, ее глаза побелели, а мертвый француз, казалось, уставился на Шарпа, стоявшего перед лошадью. Тело завалилось влево, упало на землю, но нога француза застряла в стремени, и труп волочился позади лошади.
— Не стрелять! — предупредил пехотинцев Шарп. Он не хотел, чтобы кто-нибудь с испугу зря потратил выстрел. Майор обнажил палаш. — Вперед, бегом!
Остальные лошади остановились. Фургоны из-за своего тяжелого груза все еще катились вперед по инерции. А пехота, казалось, не заметила этого выстрела.
Морские пехотинцы, выдыхая пар, выбежали на дорогу, к месту, где уже были пятна крови. Сапог Шарпа раздавил сигару мертвого офицера.
Двое кавалеристов начали вытаскивать карабины из седельных кобур.
— Стоять! — закричал Шарп. Он стоял на обочине. — Первая шеренга, на колено! — Это было совсем необязательно, но так стоявшие в линии войска были устойчивее, а Шарп знал, что, несмотря на готовность морских пехотинцев, у них не было опыта сухопутных сражений. — Капитан Палмер! Опустить прицелы ниже, пожалуйста!
Палмер с абордажной саблей в руке, вздрогнул от неожиданной любезности Шарпа, позволившего ему отдать приказ открыть огонь. Он прочистил горло, прикинул расстояние до врага, увидел, что горсточка кавалеристов уже забрались в седла и рассеялись по обочинам, и прокричал приказ.
— Огонь!
Пятьдесят пуль вылетели из пятидесяти стволов.
— Перезаряжай! — прокричал сержант. Лейтенант Фитч с тяжелым пистолетом в руке возбужденно перекатывался с пяток на носки.
Харпер отошел вправо, чтобы желтоватый дым не заслонял обзор. Он видел, как рухнули шесть лошадей, забив копытами по мостовой. Два человека упали, а двое других поползли в сторону буковой рощи. Бык, тянувший первый фургон, замычал от боли.
Грохнул карабин, и еще один. Где-то в конце конвоя французская пехота поспешила к обочинам, что-то кричали офицеры. Фургоны, заскрипев тормозами, задрожали от внезапной остановки.
Харпер высматривал офицеров. Он увидел одного, кавалериста с саблей в руке, выкрикивающего своим людям приказы встать в линию и атаковать.
Харперу потребовалось секунд двадцать, чтобы перезарядить винтовку. Грянул еще один залп морских пехотинцев, на этот раз менее удачный из-за того, что они стреляли почти вслепую из-за дыма первого залпа. Харпер прицелился в офицера и нажал на курок.
Вспыхнул черный порох, искры впились в его щеку, затем он снял свое семиствольное ружье и снова отошел в сторону. Офицер отшатнулся, прижав руку к плечу, вперед выдвинулись полдюжины кавалеристов с саблями наголо и глубоко вонзили шпоры в худые бока лошадей.
— Осторожно, сэр! — крикнул Харпер Палмеру и, услышав звук деревянных шомполов, которыми пехотинцы все прочищали стволы мушкетов, залпом выстрелил из своего ружья.
Отдача отбросила его назад, а от звука семиствольного ружья, подобного выстрелу маленького орудия, казалось, остолбенели все. Двух кавалеристов снесло с седел, одна лошадь взвилась на дыбы, сбросив седока, и угроза со стороны конницы миновала. Оправившись от неожиданности, из-за раненых лошадей появились первые две роты французских пехотинцев с байонетами на мушкетах.
Фредриксон открыл огонь.