Приключения Ромена Кальбри

По возвращении на квартиру Германа я окончательно решил ехать и сел писать матушке длинное письмо, в котором извещал ее, что я уезжаю в море, прошу простить меня, но что я не в состоянии вернуться к дяде Симону, а потому это единственный для меня выход.

К этому письму я приложил другое — для Дези. Я описал ей мою встречу с Германом, а также известил о судьбе Лаполада и его зверинца, о смерти Мутона и в конце просил ее быть доброй к матушке и заступиться перед нею за меня.

За два часа до полного отлива, т. е. до отхода корабля, Герман запер меня в сундук и дал мне на дорогу кусок хлеба.

— До завтра еще долго, — сказал он мне смеясь, — если ты проголодаешься, то можешь и поесть. А пока до свиданья!!!

Мне предстояло высидеть 20 часов взаперти, потому что если бы я открыл свое пребывание близ берегов, капитан мог отправить меня на шлюпке обратно, тогда как в открытом море сделать это было много труднее. В течение нескольких дней дул сильный южный ветер, а потому через 20 часов мы будем далеко за Шербуром.

Мы привинтили две кожаные петли внутрь сундука, я должен был держаться за них, чтобы меня не очень подбрасывало при нагрузке. Герман два раза повернул ключ в замке, обвязал сундук крест-накрест веревкой и взвалил его себе на спину. При этом начал хохотать так, что я подпрыгивал в ящике, точно ехал рысью верхом на лошади. Но когда он вступил на борт «Ориноко», вся его веселость мигом исчезла.

Капитан сурово и подозрительно посмотрел на него.

— Ты это что тащишь? — закричал он.

— Свой сундук с вещами для брата.

— Теперь слишком поздно, трюм закрыт. Неси назад!

Вот тебе раз, а мы именно хотели, чтобы трюм был закрыт и сундук нельзя было бы спустить на дно и завалить другими вещами, потому что тогда Герману добраться до меня было бы нелегко; а теперь сундук можно было поставить на палубе, или еще лучше, в каюте Германа.

Капитан долго не соглашался принять этот запоздалый багаж на борт, я уже думал, что мне придется остаться и на этот раз на берегу. Однако Герман стал всячески упрашивать принять сундук и, чтобы отвязаться от его приставаний и просьб, капитан велел поставить сундук между деками, посреди других, запоздавших до последней минуты, вещей, а потом снести его в трюм. Эта перспектива меня не очень-то пугала, потому что я надеялся раньше, чем это случится, очутиться уже на свободе.

Вскоре раздался плеск падающих в воду канатов, и я почувствовал, что корабль движется, а над моей головой раздавались торопливые шаги матросов. Судно выходило из гавани. По звукам, доносившимся до меня так ясно, что я мог следить за всем, что происходило на палубе, по смешанному шуму голосов и оборотам колес я понял, что мы проходили через шлюзы.

Несколько минут еще судно оставалось неподвижным, потом оно постепенно и ровно начало двигаться вперед. Его выводил в открытое море буксирный пароход. По легкому покачиванию я понял, что мы вышли из гавани и очутились между дамб; заскрипели блоки, это поднимали паруса, корабль накренился, буксирный пароход отъехал, якоря затрещали и вот, наконец, я достиг своей цели. Я на корабле, начинается жизнь, полная приключений!

Этот, столь желанный, миг настал, я думал, что буду испытывать при этом безумную радость, а на самом деле мне стало жутко, сердце щемило от беспричинной грусти и от страха за будущее.

Правда, что положение мое было пока далеко не веселое. Может быть, если бы я очутился на палубе, среди матросов, занятых своим делом, видел перед глазами открытое море, вдыхал его соленый, знакомый вкус, я бы чувствовал себя совсем иначе и радостно встретил бы неизведанное будущее.

Но теперь, лежа, как в гробу, между четырьмя досками, запертый на ключ, я не мог отделаться от невольного чувства ужаса перед вопросом, что со мной будет дальше?

Меня вывели из тяжелого, как кошмар, раздумья, три-четыре коротких удара по крышке моей тюрьмы. Я не слыхал голоса, а потому не рискнул отозваться, может быть, это ударил по сундуку случайно какой-нибудь матрос; но повторилась мелкая дробь, значит это Герман. Тогда я постучал в ответ черенком ножика в крышку. Это немного меня успокоило и на душе повеселело. Что за беда посидеть еще несколько часов в сундуке, зато потом как будет хорошо! Среди океана весь мир Божий был открыт передо мною.

Ветер посвежел; корабль шел наперерез волнам и начиналась качка, я с детства привык к качке, когда, бывало, с отцом мы отправлялись в рыбачьей лодке в море на всю ночь, прежде у меня никогда не бывало морской болезни, потому что я «моряк».

Каково же было мое разочарование, когда меня стало тошнить.

Сначала я приписал это нездоровье недостатку воздуха, он все же плохо проходил в сундук через маленькие дырочки, и еще с большим трудом выходил обратно, а также и невыносимой жаре и духоте; но тошнота все усиливалась и начались приступы настоящей морской болезни. У меня звенело в ушах, голова кружилась, а перед глазами пошли зеленые круги. Это новое горе встревожило меня. Кроме того, я мог не сдержаться, громко зареветь — меня могли услышать проходящие матросы.