Приключения в Африке

Бремен спросил, между тем, мальчика, не ранен ли он, и получил отрицательный ответ. Когда веревка была принесена и спущена в ущелье, Омра уцепился за нее, и готтентоты вытащили его. Он показался в довольно жалком виде — волосы его были растрепаны и местами вырваны клочьями, рубашка висела лохмотьями, и тело во многих местах было исцарапано, но серьезных поранений нигде не было. Он рассказал на своем языке готтентотам, что Бигум и он пришли к ущелью и заметили на дне его воду. Бигум спустилась вниз, и Омра хотел последовать за ней, когда появилось целое стадо обезьян, стремившихся к тому же ущелью. Бигум выскочила и убежала, но он не мог увернуться от напавших на него обезьян. Он залез в щель и спускался все ниже и ниже, в то время, как павианы рвали его за волосы и за одежду, стараясь удержать. Но в глубину ущелья ни один из них не полез, что и спасло мальчика. Выслушав рассказ Омра и убедившись, что он действительно не получил серьезных ран, путешественники вернулись к тому месту, где были убиты обезьяны. Две из тяжело раненных уже умерли, но старый павиан, в которого стрелял майор, был жив, хотя раны его были очень тяжелые. Нога его была перебита, и рука прострелена в двух местах. Прежней ярости несчастного создания как не бывало. Обезьяна, видимо, слабела от потери крови и сидела, вся съежившись и опустившись, на краю скалы. По временам она слегка поднимала раненую ногу и смотрела на нее, затем поднимала здоровой рукой больную и жалобно-вопросительно смотрела на окружавших ее людей. Она как бы спрашивала: «Зачем вы сделали это?»

— Несчастное животное, — сказал Александр. — Как все ее движения напоминают человека. Мне тяжело смотреть на нее.

— Совершенно верно, — сказал майор, — но если бы она не была ранена, то могла бы разорвать вас на куски.

— И все-таки теперь она возбуждает жалость, — возразил Суинтон. — Мне кажется, лучше ее прикончить, чтобы она перестала страдать.

Поручив Бремену пристрелить обезьяну, путешественники вернулись к каравану. Идя по берегу реки, они увидали Бигум, которая энергично раскапывала землю на дне высохшего озерца.

— Что такое с принцессой? — спросил Александр.

— Я знаю, — воскликнул Омра, и тотчас же побежал на помощь обезьяне. Покопав немного, он вытащил из земли живую черепаху в фут величиной.

— Я слыхал, что черепахи зарываются в грязи на дне пересохших озер и живут там, пока озера не наполняются водой, — сказал Суинтон.

— Они съедобны, Суинтон?

— Чрезвычайно вкусны.

— Суп из черепахи в пустыне! Это нечто совершенно неожиданное.

Готтентоты вырыли еще штук шесть черепах и отнесли в караван. Пробовали достать воду со дна ущелья, но при всех стараниях не могли этого сделать.

— Долго ли еще придется нам идти по этой пустыне до реки? — спросил Александр.

— Боюсь, что мы не придем раньше как завтра к ночи, — отвечал Суинтон, — хотя бы мы шли даже всю ночь, что, я думаю, и придется сделать. Усталым животным легче будет провести одну ночь без отдыха, чем пройти лишний день через пустыню. Остановкой мы только продлим путешествие и утомим их еще больше.

— Я боюсь за лошадей, они слишком страдают от недостатка воды.

— Ночью нужно будет обтереть их рот пропитанной водой губкой, хотя это и убавит наш запас.

— В африканских пустынях вы неизбежно встречаетесь стремя опасностями, — сказал Суинтон; — от дикарей, от хищных зверей и от недостатка воды.

— Последняя самая худшая, — заметил майор. — Сегодня ночью луна будет светить нам несколько часов.

— Да, но если бы даже ее и не было, звезды дают здесь достаточно света, и нам нечего опасаться нападения хищников. Теперь у нас только одна опасность — недостаток воды. А когда придем к воде, снова увидим наших врагов.

Солнце клонилось к закату. Несчастные измученные быки брели с высунутыми пересохшими языками. К вечеру впрягли новую смену, и караван шел при свете звезд. Лошадей освежили предложенным Суинтоном средством, но ехать на них все-таки не рисковали, так как они были слишком утомлены. Путешественники шли пешком по песку, с ружьями на плечах и в сопровождении собак, спущенных для предупреждения опасности. Звезды ярко светили, и легкая ночная прохлада несколько освежала даже измученный скот. Глубокая тишина пустыни нарушалась только скрипом колес фургонов да тяжелыми вздохами медленно шагающих быков.

— Не знаю, друзья, — начал майор после того как они прошли около часу в полном молчании, — не знаю, где были ваши мысли в это время. Что же касается меня, то должен сказать, что некоторое раскаяние забралось мне в душу. Переход этот продолжителен и труден. Вправе ли я был заручиться согласием Уильмота на такой трудный путь для того только, чтобы убить, может быть, одного жирафа?

— Я тоже чувствую свою вину перед Уильмотом, — сказал Суинтон. — Но, к сожалению, натуралист в своей страсти к исследованиям способен забыть обо всем.