Приключения женственности

— Вот это фо па. — Женя попыталась скрыть суть небезопасного для Рахатова, да и для нее самой, разговора с помощью французской идиомы.

— Что-что? — Как настоящий советский писатель, не знакомый не только с другими языками, но и с джентльменским набором из самого тонкого словаря общеупотребительных иностранных слов и выражений, Рахатов решил, что просто не расслышал.

— Ложный шаг, — перевела Женя. — Совсем не так надо с ней себя вести, не мне же вас учить. Комплименты, цветы, ранние фрукты-ягоды… И ни в коем случае не говорите о литературе — она неуверенно себя в этой области чувствует и мстит каждому, кто завел ее на зыбкую почву.

— Как же она рукописи читает?. Как решает, что печатать, а что нет? На эту работу как попала?

— Слишком элементарные вопросы задаете. Пропускает лишь то, что уже печаталось, и в том виде, в каком уже опубликовано. Петр Иванович просил принести ваши сборники?

— Просил.

— Это не для того, чтобы с вашим творчеством получше познакомиться, а чтоб младший редактор сравнил, буквально с пальцем считывая тексты. И если вы строчку заменили, то начнется разбирательство — нет ли тут крамолы. То, что автор работает над старыми вещами, усиливает их — это ей в голову не приходит. Тем более с вами — у нас чтут только покорных и национально ориентированных, так сказать. Когда меня на работу брали, директор провозгласил, что в издательском плане на одного Рахатова должно приходиться два Викулова.

— И что же вы посоветуете?

Это «вы» уже перестало удивлять Женю. Каждый раз, когда разговор заходил об издательстве, она становилась для Рахатова человеком из другого мира, как будто падала задвижка, за которой скрывалась Женя — любимая женщина и оставалась Женя — служащая охраны, которая сопровождает его детище на всем пути священного превращения рукописи в книгу.

И тут слукавил. Хотел-то спросить: что вы можете для меня сделать?

Ничего. Если бы настоял, чтобы меня назначили редактором, то просто не сказала бы Кузьминичне, что в рукописи есть новые стихи, или отдала бы одно-два, чтобы спасти остальные. А сейчас надо изо всех сил скрывать наше знакомство. Всякий оберегает своего автора, словно вотчину от потравы, вмешиваться в книги других — преступление, которое осудит любой редактор.

Вместо ответа Женя посмотрела на часы и поднялась:

— Простите, пора мне…

— Еще чуточку посиди, — спохватился Рахатов. — Загляни завтра в «Литературку», там сюрприз для тебя, — церемонно целуя Женину руку, попросил он.

«Если здесь узнают, что мне стихи посвящены, придется уходить», — струсила Женя, но тут же застыдилась своего страха и впустила в сердце радость.

Еще была надежда, что ее отсутствие не заметили: в редакции с утра началась суматоха — под видом двадцатипятилетия работы Авроры Ивановны отмечали ее шестидесятилетие. Целую неделю Валерия Петровна напрасно извещала авторов о юбилее — быстро забывают они своих редакторов.

Каждому сотруднику именинница поручила приготовить какое-нибудь фирменное блюдо — свобода выбора полная. Женя купила в издательском буфете вырезку и до полуночи пекла пирожки с мясом.

Подходя к двери своей комнаты, за спиной Женя услышала «привет!», произнесенное неестественно радостным рахатовским голосом. Обернулась и увидела, как он здоровается с детским писателем, настолько маститым, что его собрание сочинений выпускалось в их взрослом издательстве.

— Скажи честно, где такие розы достал? — продолжил Рахатов тем же чужим светским тоном.

— А Олимпийский комитет з-зачем? — слегка заикаясь, ответил довольный собой голос.

Женя быстро скрылась за дверью от другой жизни родного, казалось, человека.

Почему-то все писатели, нечаянно встречаясь в издательстве, разговаривали друг с другом как школьники: то обсуждали, чья куртка лучше, даже выворачивали ярлыком наружу, то интересовались количеством и одежкой томов в собрании сочинений. Как-то один письменник обиделся на другого, заявившего, что его трехтомник выше классом: «У моего головка закрашена, а у твоего — нет».

В комнате делать было совершенно нечего: столы сдвинуты, на дефицитном ватмане, выцыганенном у художников, расставлены одинаковые тарелки, стопки сиреневого стекла, купленные вскладчину после нечаянной премии за экономию бумаги. А кушанья — «мухомор» на салате, скользкие грибочки, дрожащее заливное… Кулинарные способности соперничают с литературными, не в пользу последних.

С трудом отыскав на пыльном подоконнике среди сваленных в кучу бумаг корректуру третьего тома Кайсарова, Женя не нашла, где примоститься — все стулья почетным караулом выстроились вокруг накрытых столов в ожидании начальства. Выглянула в коридор. Кузьминична и Аврора с торжественно-напряженными лицами стояли у двери. Как близнецы, они были наряжены в белые нейлоновые блузки, различающиеся количеством рюшек и оборок. Между ними шла подпольная война за первенство.