Прикосновения Зла (СИ)

– Взрослый муж не сидел бы тут с голым задом. Защищая его, ты поощряешь новые выходки. Клянусь трезубцем Веда, если он еще что-нибудь выкинет, то на месяц отправится грести навоз в конюшни!

– Ты не посмеешь… – попробовала возразить Пинна.

– Даю слово перед Богами и людьми! В моем доме нет места для городского посмешища! – Макрин помолчал, а потом сердито обратился к сыну. – Скажи спасибо своей доброй матери, щенок. Приказываю тебе удалиться к Рхее на неделю. Скоро День Веда, к нему изволь выучить «Двенадцать гимнов Покровителю Морей» да без ошибок. На праздник соберется весь город. И ты тоже обязан присутствовать.

Глаза Мэйо сузились от недовольства:

– Предпочту подольше наслаждаться деревенской глушью, чем внимать заунывному вою разодетых пустобрехов, именующих себя жрецами. Только дурак поверит, что их мерзкие делишки доставляют удовольствие Богам.

– Замолкни! – взъярился сар. – Не хватало еще прогневать Земледержца! Я объявил свою волю, а теперь убирайся прочь или дам распоряжение гнать тебя плетьми до ворот!

Юноша снял с колен побледневшую от страха рабыню и легкой поступью подошел к родителю.

– Я правильно понял, отец, ты хочешь, чтобы я запомнил гимны и принял участие в церемонии?

Никто, кроме Нереуса, не заметил в тоне Мэйо высшей степени раздражения. Лицо молодого нобиля оставалось спокойным, но тело напряглось, как перед опасным прыжком, и руки сжались в кулаки. Островитянин съежился: за пять лет он еще не видел господина настолько разозленным и не понимал, почему на хозяина так повлияла, казалось бы, вполне обычная просьба главы семьи.

– Да, – сухо ответил сар. – И, надеюсь, тебе хватит ума, выглядеть подобающе на празднике.

– Обещаю, мой вид будет достоин самого Веда, – сквозь зубы процедил Мэйо.

Жестом позвав Нереуса за собой, он быстрым шагом направился к дому. Невольник едва поспевал за господином. Они прошли половину аллеи, когда геллиец решился наконец задать беспокоящий его вопрос:

– Что сделало тебя таким мрачным?

– Лучше бы сегодня страдало мое тело, чем мучилась душа, – горько выдохнул Мэйо.

– Запомнить гимны – сущий пустяк, на празднике хорошо накормят и…

– Это не праздник, а настоящее безумие! – перебил его нобиль. – Раз в десятилетие толпа жрецов собирается на берегу и топит в море тридцать самых красивых девушек города. Я уже видел, как все происходило, и мечтал, чтобы Боги ослепили меня в тот миг!

Раб содрогнулся от страшных слов хозяина:

– Нельзя так говорить! Ты навлечешь на себя гнев Веда!

– Серьезно? Думаешь, Бог подаривший нам соленую и чистую воды, рыб и прочих морских зверей, быстрых лошадей и высокие сосны, ждет, когда кучка разодетых в мантии уродов окрасит его море кровью? Боги добры и милосердны, Нереус, а все зло в этом мире – от людской глупости и жестокости.

– Сошлись на внезапную болезнь, – посоветовал геллиец. – И у тебя будет уважительная причина, чтобы надолго остаться у тетки.

– Нет, – твердо сказал Мэйо. – Я не нарушу данное отцу обещание. Есть одна любопытная идея, но понадобится твоя помощь.

– Прикажи и я исполню.

– Хм… А простой просьбы уже недостаточно?

– Более чем, – кивнул островитянин. – Для тебя я сделаю все, что угодно, мой господин.

Два дня изнурительного пути подошли к концу. Щурясь от яркого полуденного солнца, Мэйо спешился возле лестницы, ведущей к скромному, по его меркам, особняку Рхеи. Насквозь пропитавшийся дорожной пылью, мокрый от пота и чрезвычайно утомленный поморец предупредил спутников, что желает отдохнуть в терме, а затем вздремнуть до ужина.

Передав свою лошадь и хозяйского коня местным рабам, Нереус обменялся парой фраз с охранниками, сопровождавшими Мэйо по приказу отца, и неторопливым шагом направился к морю. Островитянин хотел смыть грязь, понежиться на мягкой траве, в тени, пусть ненадолго, но предоставленным самому себе.

Раздевшись, он залез в воду и поплыл вдоль пляжа, любуясь чудесным видом на изумрудные холмы, защищенный скалами берег, бирюзовое море и рыбацкое судно, скользящее вдалеке…

Геллиец был родом из маленького провинциального городка Сармака, где жизнь текла спокойно и размеренно. Сельские умиротворяющие пейзажи напоминали юноше то беззаботное время, когда он, второй сын торговца пряностями Бальбы, исполнив поручения отца, убегал из дома, нырял в гребнистые волны и купался, пока от холода не начинали стучать зубы.

Едва Нереусу минуло семь лет, Бальба скоропостижно скончался, и все его имущество отошло старшему сыну Фриксосу, недолюбливавшему брата. На ни в чем неповинного мальчика обрушились бесконечные придирки, упреки и побои. Спустя два года дела в лавке шли хуже некуда, у Фриксоса родился сын и, крупно задолжав торговцу пшеницей, молодой глава семьи принял решение избавиться от «лишнего рта». Ночью брат увел сонного Нереуса из дома и продал за пригоршню серебряных монет.