Приливы войны

Я посмотрел на наших союзников, что стояли рядом с нами, — афинян, аргивян, керкирян. Многие опустились на колени или на корточки, Нагрудные пластины лежат на земле, щиты опрокинуты или служат подпорками для задниц своих владельцев. Оруженосцы служат уже по второму, третьему сроку; многие их товарищи давно наняты и работают на стройке. А прямо напротив нас каждый сиракузец стоит в полном снаряжении, щит у колена, оруженосец — слева, со шлемом и кирасой, как заведено у спартанцев.

В тот день они побили нас. К концу лета их контрстена отрезала нашу. С этим надежда окружить Сиракузы рухнула. Во время ночной атаки Гилипп занял Лабдал, форт и склад на вершине Эпипол, что не только прорвало нашу осаду, но и лишило нашего казначея денег. Гилипп укрепил Эвриал — единственную уязвимую дорогу на высоты, и продолжил стену, полностью перегородив подъём на Эпиполы. Даже в море, где нашим морякам не было равных, Гилипп нацелил свой новый флот на нападение. Узнав, что сражение состоится не в открытом море, а в пределах Большой гавани, он укрепил носы и кран-балки своих трирем и выстроил их в три ряда, чтобы таранить в лоб, а не сбоку, как предпочитали умелые афиняне. Мы узнали от него новое слово — букефал, голова быка. Этими «животными» он колотил наши лёгкие пустотелые корабли, отгоняя нас назад, за волнорезы, к внутренней гавани. Теперь уже мы стали топить сваи для равелинов и водили драгу, чтобы поставить «ежи» и таранные орудия.

К концу осени таранные суда Гилиппа потопили или вывели из строя сорок три наших корабля, а его войска изгнали нас с Эпипол. За нами остался только Круг — форт на Сике. Сиракузский флот очень пострадал — повреждено было более семидесяти кораблей. Однако Гилипп быстро восстановил эти потери, доставив в город свежую древесину по суше и через Малую гавань, защищённую теперь контрстеной.

И вот Гилипп заблокировал нас, причём довольно прочно. Сиракузцы могли позволить себе потерять двух своих за одного нашего, два корабля, две стены. С каждым днём их позиция становилась всё более сильной, поскольку всё больше сицилийских городов, почуяв нашу кровь, присоединялись к своим соотечественникам.

Никий приказал оставить верхние стены. Мы потеряли возможность атаковать через город и гавань. Что ещё хуже, мы лишились мельницы, которая снабжала нас хлебом. Маркитанты, вольнонаёмные рабочие и многие женщины куда-то исчезли. Мы кружили, как крысы, южнее Лихорадки — болота в узком проходе гавани. И когда в другую ночь войска Гилиппа изгнали нас из Олимпия, мы потеряли и эту точку опоры.

Мой старый корабль «Пандора» всё лето отгонял врага от Племмирия. Противник атаковал непрерывно, так что корабль нельзя было вытащить на берег и просушить. Когда наконец он пристал для ремонта, я поднялся на борт, желая навестить старое местечко, где я, бывало, любил вздремнуть перед кран-балкой. Но когда я ступил на центральный бимс, дерево подалось как губка.

Наши корабли сгнили.

Резервы казначея были исчерпаны. Жалованье не выдавалось уже три месяца, пошёл четвёртый. Иностранные моряки начали дезертировать, а слуги и рабы, которыми заменили их, сбегали после первой же порки.

Никий стал ещё более немощным. Моральный дух людей пал до нуля. Наёмные офицеры не могли больше удерживать своих. Теламон потерял пятую часть состава, которая перешла к противнику.

В начале второй зимы пришло письмо от Симона. Он сообщал, что бывшая жена Лиона, Теоноя, снова вышла замуж — за хорошего человека, инвалида войны. Наш кузен повидал моих детей и Эвнику — у них всё хорошо, но Эвника всё ещё злится на меня.

«Мы получаем многочисленные сообщения о Гилиппе и ущербе, который он нам наносит. Афинам некого в этом винить, кроме самих себя. Чего они ожидали от Алкивиада? Благодарности за смертный приговор?