Примаков

Волнующие рассказы матери партизанского командира о народных страданиях, об издевательствах иноземцев и «хлеборобов-собственников», помещиков и кулаков, еще больше закаляли волю бойцов червонного казачества к борьбе.

Пройдет двенадцать лет, и Варвара Николаевна, осуществляя то, за что боролся ее старший сын с царскими судьями в здании киевских присутственных мест, с оккупантами в лесах нейтральной зоны, с деникинцами под Орлом, возглавит в Шуманах борьбу за создание первого колхоза. Народ единодушно назовет его славным именем «Червонный казак».

В декабре 1918 года червонные казаки, действуя совместно со 2-й Украинской Советской повстанческой дивизией, под командованием Примакова, освобождают Харьков, Полтаву, Кременчуг, а весной 1919 года совершают знаменитые рейды на Староконстантинов, Изяслав, Острог.

Радостная пора триумфального шествия молодой Красной Армии. Свободно вздохнув после немецко-гетманского ига, население встречало освободителей хлебом-солью, красными флагами, колокольным звоном. Как седой Днепр питается бегущими к нему водами Полесья, Слобожанщины, Южностепья, Таврии, так и закаленный в боях отряд примаковской конницы и полки бесстрашного Щорса на длинном пути от Унечи до Изяслава впитали в себя множество вольных сынов Украины, выросших на берегах Ворсклы, Сулы, Пела, Тетерева, Случа, Горыни.

И сейчас в Великих Крынках, за рекой Псел, которую весной 1919 года пересекал со своими боевыми сотнями Виталий Примаков, рассказывают молодежи о доблести червонного казачества его ветераны – братья Филипп Данилович и Антон Данилович Пархоменко.

Записка Н. Щорса В. Примакову. 1919 год.

Эти славные советские воины всю гражданскую войну сражались в рядах 2-го полка, возглавлявшегося сельским кузнецом Пантелеймоном Романовичем Потапенко.

Тогда, в начале 1919 года, всего лишь один полк червонных казаков насчитывал в своих рядах более двух тысяч отчаянных рубак, до мозга костей преданных делу Ленина и люто ненавидевших своих злейших врагов – оккупантов и их прислужников.

Вот эту грозную, неудержимую силу мне довелось увидеть впервые в родных местах…

Январь 1919 года. Наш партизанский отряд вместе с 8-м повстанческим полком вошел в Кобеляки, с боем выгнав из них кармелюцкий полк Петлюры. Командир отряда Василий Антонович Упырь дает мне задание отвезти в Вутенки пакет командира 8-го полка Ахметьева командиру 7-го Суджанского полка Шмидту.

Выехав на санях после обеда я уже в сумерках попал в штаб 7-го полка. Занимал он каменный дом скупщика зерна Савенко. В просторном зале разместились и командование, и сотрудники штаба, и узел связи с посыльными и ординарцами. Несколько месяцев назад я видел неразбериху в первых красных боевых отрядах, напоминавших своими шумными теплушками на железнодорожных путях цыганский табор. А теперь меня поразили четкий порядок и дисциплина молодой регулярной советской части.

В ее командире, хотя он для солидности отрастил бороду, я сразу узнал того человека, с которым летом столкнулся в Полтаве у Юрия Коцюбинского, «товарища Степана», на подпольной явке по Куракинской улице. Вход туда открывал пароль: «Продастся ли у вас семиструнная гитара?»

Широко раскрытыми глазами смотрел я, как пожилые дядьки-красноармейцы, получая от своего комполка задания или же отдавая рапорты, стояли перед ним навытяжку. Настоящая армия! В нашем партизанском отряде этого еще не было…

Идя в родной дом после длительной разлуки с матерью, я восхищенно глядел на старательных телефонистов, опутывавших сельские дворы густой паутиной полевой связи. Не хуже, чем было у недавно покинувших эти места пруссаков…

И, шагая в своих худых ботинках по свежевыпавшему снегу, я думал: ведь в тех «цыганских таборах», заполнявших шумные теплушки, и зрел зародыш вновь воскресших большевистских полков. А теперь думаю: в том первом регулярном советском полку, увиденном мною в январе 1919 года, и зрела та грозная сила, которая четверть века спустя разгромила созданную прусской военщиной и возглавленную Гитлером могущественнейшую армию.

О встрече с матерью распространяться не буду. Лишь с приходом полка Шмидта она впервые отважилась спать дома. Рано утром мы оба уже были на ногах. Пожалуй, мать поднялась раньше меня. Поднялась и сразу же засуетились у печи ее натруженные, искривленные нелегкой работой руки. И тут с улицы донеслась боевая песнь. С гармошками, бубнами, с лихими присвистами. Я выглянул в окно. Вдоль аллеи вековых тополей, направляясь к вокзальной площади, шла конница. Естественно, меня потянуло наружу. И то, что пришлось тогда увидеть, долго оставалось в моей памяти.