Приметы весны

— Пожалуй, вы правы, — поспешила согласиться Вера Павловна. — Это книга на особого читателя. На рафинированного, так сказать… Книги, в известной мере, можно сравнить с женскими модами. Уровню культуры женщины соответствуют и ее представления о фасоне одежды. Вот смотрите, идет девушка. Ее фамилия Иващенко… Вы знаете ее? Я тоже случайно познакомилась. Ее мать прекрасно шьет, но фасона выбрать не в состоянии. Я уверена, что вы такое платье не надели бы… Это сейчас уже не модно. Сейчас шьют косой клеш в талию, рукава «окорок», чтоб пышно было, и недлинные. А вообще, когда я была в Москве, мне сказали, что очень модны троакары. Из любого материала…

Мужчины молчали. Говорить было не о чем, и они прислушивались к разговору жен. Вера Павловна заметила это и переменила тему разговора.

— Что мы всё о модах и платьях! Мы как-нибудь встретимся с вами наедине, — сказала она Шурочке, — и тогда уж вволю наговоримся о наших женских делах… Вы слышали, — обратилась она к Ковалю, — Синицына посадили. Говорят, что он враг народа… Сейчас всех сажают. Ужас!

— Ну что ты говоришь, Верочка? — вмешался Гусев. — Если человек не виновен, его не посадят. Наверное, заслужил.

Коваль искоса взглянул на Гусева и подумал: «Совсем иначе заговорил, чем раньше. Уже не болтает… Сам, небось, боится».

Но Вера Павловна заговорила уже о другом. Она расспрашивала Шурочку о расположении комнат в квартире, о соседях. Шурочка мигом выложила все свои домашние заботы: соседи сварливые, рамы рассохлись, бак в кухне не греет воду для ванной, мебели нет — в квартире хоть в футбол играй, как говорит Миша…

— Почему же вы не купите? — удивилась Вера Павловна. — Сейчас в магазинах появилась мебель.

Не требовалось особой дипломатии, чтобы выяснить, в чем дело. Шурочка старалась избежать щекотливого объяснения, но Вера Павловна быстро докопалась до истинной причины. Она взяла Шурочку под руку и сказала тихо, но так, чтобы слышал и Коваль:

— Вы простите меня, что я осмелюсь предложить вам взаймы… Мы не достаточно близки с вами. Но, поверьте, я от чистого сердца. У нас есть деньги. Мы могли бы дать взаймы две — три тысячи… Или сколько вам понадобится. Со временем возвратите.

Коваль запротестовал, сказав, что поставил себе за правило не залезать в долги.

— Нет правила без исключения, — возразила Вера Павловна. — Ничего худого не вижу в том, что вы в виде исключения возьмете у нас… Ведь это вам нужно!

— Не так уж спешно, — буркнул Коваль.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — настаивала Вера Павловна. — Вы начальник цеха, к вам приходят люди… Наконец, на завод иногда приезжают иностранные делегации. Могут вдруг заявиться к вам на квартиру… Вы же понимаете, как неудобно получится: начальник цеха, советский инженер — и квартира не обставлена.

— Вера Павловна права, — сказал Гусев. — Таких вещей нельзя не учитывать.

Коваль промолчал.

После окончания сеанса еще долго гуляли в сквере. Прощаясь, Вера Павловна настойчиво приглашала Шурочку заходить. И Гусев — тоже, добавив, что всегда рад видеть в своем доме Коваля.

— Ты напрасно наговаривал на них, — сказала Шурочка, когда они остались одни. — Хорошие люди.

— Может быть, — отозвался Коваль, хотя от всего разговора у него снова остался какой-то неприятный осадок.

— А она красивая! — сказала Шурочка. — И умная. Знает литературу, вкус хороший. И счастливая… Видишь, она когда хочет в Москву ездит. А я еще никогда не была в Москве… Он ведь столько зарабатывает, сколько и ты? Да, Миша?

— Сейчас, кажется, даже меньше, — отозвался Коваль.

— Откуда же у них деньги?

— Не знаю. Наверное, старые сбережения.

— Хорошо, когда есть деньги! — задумчиво сказала Шурочка.

Глава девятая

— Да, дорогой мой товарищ, дела у тебя в порядке. Но в сводке этой не только цифры. Люди здесь, их мысли, чувства, надежды, ошибки, успехи, провалы. Нельзя забывать об этом.

Коваль обиженно взглянул на Сигова.

— Что ты, Иван Петрович! Я понимаю это.

— Верю. Школу ты прошел хорошую. Но человек остается человеком. И у каждого бывают промахи.

— Бывают, конечно, — согласился Коваль. — Но ты к чему это? Скажи яснее.

— Скажу, скажу, за этим и пришел.

Сигов встал и прошелся по кабинету. Потом взял наугад одну из папок, лежавших на столе, прочитал вслух надпись: «Приказы по цеху».

— Вот она и есть, — сказал Сигов, но не раскрыл ее, а положил на место.

— Прочитал я твой приказ по поводу аварии и мероприятия, которые вы наметили.

Коваль встревожился.

— А что, неправильно мы сделали?

— Правильно.

— Так в чем же дело?

— А дело, дорогой мой товарищ, в человеческой душе. О Сокирке хочу с тобой поговорить. Я тогда, после собрания, просил тебя внимательно во всем разобраться. А ты, значит, решил снять его с должности, сделать слесарем, на побегушках.

— А что же, по-твоему, — неправильно? За такую аварию под суд отдают. Кто же с ним сейчас на стане захочет работать, когда он показал себя рвачом, товарища подвел? Силен, видать, в нем цыганский дух. Надо проучить одного, чтобы другим неповадно было повторять.

— Правильно, — согласился Сигов, но лицо его сделалось хмурым.