Принц Галлии (др. вар.)

Потом пришла очередь Гастона Альбре. За ним, в порядке, установленном накануне жребием, принесли присягу около полусотни молодых гасконских и каталонских вельмож. Филипп выслушивал их и отвечал почти автоматически, а сам думал о том, что кроме согласия отца (которого он никогда не дождется), существует единственный способ узаконить происходящее — резолюции Сенатов Аквитании, Беарна и Каталонии, лишающие Гийома и Робера права наследования и требующие от герцога признания его младшего сына наследником всего майората. В таком случае спорный вопрос будет вынесен на рассмотрение высших инстанций: король и Сенат Галлии должны будут решить, удовлетворить ли ходатайство Сенатов Аквитании и Каталонии, или же признать правоту герцога, а судьба Беарна и Балеар, внесеньоральных владений, окажется в руках папы и императора Римского как номинальных суверенов, ПАТРОНОВ княжества.

Что касается провинциальных Сенатов, то в их благоприятном решении Филипп ничуть не сомневался. На это указывало хотя бы присутствие на церемонии выборных сенаторов, которые, несомненно, согласовали свои действия со старейшинами нижних палат. Ну а с членами верхних палат не предвиделось вообще никаких проблем, поскольку высшая знать и духовенство в массе своей относились к Гийому и Роберу резко отрицательно. К тому же среди молодых вельмож, приносивших ему присягу, часть уже была сенаторами, а остальные должны были унаследовать места в верхних палатах от своих отцов и, разумеется, действовали сейчас если не при их полной поддержке, то наверняка с их молчаливого одобрения.

С королем и Сенатом Галлии было гораздо сложнее. Дядя Филиппа, король Робер III, возможно, и рад был помочь племяннику, но уж очень шатким было его положение на престоле (даже при всем том, что сейчас он контролировал Прованс, опекая шестилетнего графа Людовика), и представлялось весьма сомнительным, чтобы он пошел на открытую конфронтацию с герцогом Аквитанским. Галльский же Сенат, как обычно, погрязал во внутренних склоках, раздираемый региональными противоречиями, и заведомо был неспособен принять сколь-нибудь серьезное решение: если гасконцы настаивали на чем-то, большинство провансцев по старой вражде придерживались противоположной точки зрения, а представители Лангедока и Савойи, чтобы не подливать масла в огонь, занимали позиции строгого нейтралитета.

С Беарном и Балеарами дела обстояли не лучше. Римские императоры традиционно избегали вмешиваться в отношения галльских князей, а папа Павел VII, увлеченный идеей объединения восточного и западного христианства, вряд ли захочет портить отношения с одним из самых верных своих сторонников.

Так что вопрос о наследовании, скорее всего, надолго повиснет в воздухе. Филипп со всей отчетливостью увидел свое будущее: он вынужден будет многие годы провести на чужбине, ожидая смерти отца — человека, которого он хоть и не любил, но глубоко уважал, и от всей души желал ему долгой жизни.

Если, конечно… Да! Если, конечно, вскоре не умрет Робер, подумал Филипп. В таком случае он станет наследником Гаскони и Каталонии в полном соответствии с существующими нормами. Гийома Филипп в расчет не брал — вместе с Эрнаном они вынесли ему смертный приговор, и никаких сожалений или угрызений совести по этому поводу он не испытывал, — однако смерть Робера казалась ему излишней, хотя Эрнан, похоже, считал иначе. Будучи негодяем, Робер все же оставался для Филиппа родным по крови. Глупец, подлец, развращенный и извращенный, он, тем не менее, был его сводным братом, и Филиппу хотелось бы надеяться, что выйдя из-под дурного влияния Гийома, Робер со временем исправится. Филипп был крайне сентиментальным юношей, а в последствии стал в меру сентиментальным мужчиной…

Наконец отзвучали слова последней вассальной присяги, и Филипп с облегчением вздохнул. Он уже порядком устал от этой изнурительной церемонии, первоначальная эйфория уступила место мрачным раздумьям о предстоящем изгнании, а только мысль о Луизе согревала его. Он страстно желал, чтобы скорее настала ночь, ему не терпелось вновь оказаться в ее объятиях и забыться. Филипп надеялся, что теперь, зная о его намерениях, Эрнан не станет возражать против его ночи с Луизой до свадьбы.

К Филиппу подошел Гастон Альбре — уже облаченный в роскошную мантию с регалиями верховного судьи Беарна, которым он был избран полтора года назад. Он обратился к присутствующим со следующими словами: