Принц Генри

– Вы могли бы писать под псевдонимом о закулисных дворцовых интригах. Или, – на лице Энни отражается лукавое выражение, когда она смотрит на Сару, а потом снова на меня, – это могла бы быть более сексуальная история. О юной девственнице, которая укрощает дикого искушенного принца. Как «Пятьдесят оттенков», только с участием членов королевской семьи.

Уиллард пожимает плечами:

– А что, я б такое почитал.

М-да, пожалуй, я б тоже не отказался прочесть.

* * *

Вернувшись в замок Анторп, мы с Сарой готовимся ко сну – чистим зубы и переодеваемся в ванной. Я, как обычно, надеваю только пижамные штаны, а Сара натягивает свои хлопковые штаны и простой топик. Сегодня это топик на тонких бретельках, и в нем ее сиськи просто потрясные. Когда мы садимся в постели, я беру гитару и наигрываю несколько нот.

– Кстати, а что такое «Утки Баттервальда»? – спрашиваю я. – В одной из комнаток в Библиотеке я увидел знак с этой надписью.

– А, это на следующий месяц, – она снимает очки и откладывает их на прикроватную тумбочку. – В рамках протестов, которые мы проводим, чтобы уток не сажали в вольеры в парке Баттервальд.

– Протестов? – спрашиваю я, и она кивает.

– Да, Клуб любителей Остин – очень активная общественная организация.

Ставлю гитару, прислонив ее к стене.

– Вы террористы?

Сара закатывает свои красивые глаза.

– Не говори глупостей. Мы… организация, стремящаяся привлечь внимание к острым социальным проблемам. Но иногда мы используем методы, которые можно было бы назвать… несколько спорными.

– Ну я и говорю, – киваю. – Террористы.

Сара щиплет меня за руку.

– У-у… жестокие террористы, – поддразниваю я.

Она смеется, откинув голову, и ее темные волосы рассыпаются по плечам и спине. Меня это завораживает. Неужели когда-то я думал, что она – никакая? Вот же я дебил – она же просто потрясающая. Никогда не встречал никого, подобного ей.

И я отчаянно хочу поцеловать ее, вот прямо сейчас.

А потом – вернуться с ней в Библиотеку, в самое любимое ее место, и целовать ее там тоже. И перед ее друзьями, и перед моими… Господи, да Николас будет от нее просто в восторге.

Я хочу быть для нее тем самым.

Сара замечает, что я пялюсь на нее, и вскидывает голову.

– Что такое?

Неожиданно понимаю, что во рту у меня пересохло. Я ведь никогда не делал ничего подобного. Тот единственный раз, когда я говорил с девушкой о своих чувствах, предполагал руководство к действию или указание направления, ну и, конечно, много траха – сильнее, быстрее, да, вот это хорошо, да, не останавливайся.

Пытаюсь сглотнуть, и голос звучит хрипло, как у неопытного пацана на школьном дворе:

– Ты мне нравишься, Сара. Очень нравишься.

Она тоже смотрит на меня, а потом смысл моих слов доходит до нее, отражается в ее больших темных глазах.

– Я… ты… Ты мне тоже нравишься, Генри.

Она неотрывно смотрит, как я протягиваю руку, нежно беру ее кисть и подношу к губам, а потом нежно целую каждый палец. Даже ее руки так чертовски красивы.

У нее перехватывает дыхание, когда я переворачиваю ладонь и уже куда как более откровенно целую ее чувствительное запястье, чуть посасывая.

Мне нужны ее губы. Я уже и не помню, когда еще так сильно нуждался в чем-то… возможно, никогда.

Я наклоняюсь к Саре, и она прикрывает глаза. Касаюсь ее гладкой щечки, нежно охватываю ее лицо ладонью и припадаю к ее губам. Она такая мягкая и теплая, и такая чертовски сладкая. Я чуть поворачиваю голову, нежно втягиваю ее полную нижнюю губу, чуть посасывая, потом провожу по ней языком.

В тот самый миг Сара резко отстраняется, отворачивается и смотрит на свои руки. Щеки у нее так и пылают, и она тяжело дышит, такая красивая…

А потом все идет в задницу.

– Я не могу так, Генри, – она смотрит на кровать. – Я не могу быть с тобой.

– Но ты же со мной. Прямо сейчас.

Она качает головой.

– Не в том смысле.

– Почему же нет? Я думаю, ты потрясающая.

Она смотрит на меня так странно, и на ее лице отражается страх и печаль.

– Да, сейчас ты думаешь так. Но ты – Уиллоуби.

Почесываю в затылке.

– Это еще что за зверь? Типа кенгуру?

Она крепко зажмуривается и, кажется, лишается дара речи, не в силах произнести ни слова. А когда она, наконец, подбирает слова, я мечтаю о том, чтобы она никогда их не произносила.

– Нет, Уиллоуби из «Чувства и чувствительности». Тот самый персонаж, в которого влюбилась Марианна. Он был диким, эгоистичным, легкомысленным, и для него не существовало правил приличий. В итоге он разрушил ей жизнь.

– Сара, я не понимаю.

– Я не могу быть с тобой, потому что жду моего полковника Брэндона.

– Это еще что за хрен, Брэндон?

– Он серьезный и, возможно, немного скучный, но он по-настоящему любит Марианну. Он надежный, спокойный, романтичный и… правильный. Вот кто мне нужен. Вот с кем я бы хотела быть.

– Правильный? – Это слово застревает у меня в горле, словно шип. Соскальзываю с кровати и шагаю по комнате, пытаясь осмыслить, что она мелет. – Погоди-ка, дай мне разобраться. Ты не можешь поцеловать меня, потому что какой-то мудак из книги по имени Уиллоуби отымел – во всех смыслах – героиню по имени Марианна?

Сара фыркает и отмахивается.