Принц и пилигрим

Но для меня самый воздух покалывал кожу, как, бывает, покалывает вода, когда в нее ударила молния. Я чувствовал, как волоски встали дыбом у меня на руках и ощетинились на затылке, точно у пса в грозу. По-моему, я не шелохнулся — ни король, ни она ничего не заметили. Она неотрывно смотрела на него — без страха, я бы мог сказать, даже без волнения и интереса, если бы не эти флюиды в воздухе, обтекающие меня, как волны прибоя, заливающие скалистый берег. Ее серые глаза смотрели твердо, его черные буравили ее лицо. Я ощущал силу их столкновения. Самый воздух между ними дрожал.

Но вот король кивнул и поднял руку, чтобы расстегнуть пряжку плаща. Ее губы тронуло подобие усмешки. Это были знаки: ради меня он готов смириться с ее присутствием. И она ради меня готова ответить на его расспросы. Напряжение упало. Я сказал: «Позволь мне» — и взял плащ у него из рук. И она предложила:

— Принести вам завтрак? Мора все оставила, она ушла на базар. Она говорит, если не придешь с утра, все самое лучшее разберут.

И вышла. На столе уже были расставлены тарелки. Мы с Артуром сели. Она внесла хлеб и горшок меда, а также два кувшина: с молоком и с брагой, которые поставила у короля под рукой, а сама села на свое обычное место против меня. Когда я налил ей молока, она поблагодарила, но не подняла глаз. Потом она намазала себе меду на хлеб и начала есть.

— Как твое имя? — спросил король. — Неужели Ниниана?

— Да, — ответила она. — Но меня всегда называли Нимуэ.

— Кто твои родители?

— Моего отца звали Дионас.

— Понятно. Король Речных островов?

— Да. Его нет в живых.

— Это я знаю. Он сражался рядом со мной под Вирокониумом. Почему ты ушла из дома?

— Меня отослали служить Богине на Стеклянном острове. Таково было желание отца. — Проблеск улыбки. — Моя мать была христианкой, и, умирая, она заставила отца поклясться, что он отправит меня на остров. Она-то предназначала меня для тамошней христианской церкви. Мне было всего шесть лет. Отец дал обещание. Но сам он не был почитателем нового бога, как он его называл, — он был посвящен в культ Митры, его собственный отец ввел его в круг посвященных, когда еще был жив Амброзий. И потому, когда пришел срок выполнить данное матери обещание, он его выполнил и отвез меня на остров, но отдал в храм Великой Богини, что у горы Тор.

— Понимаю.

Я тоже понял. Среди других служительниц-анцилл она должна была присутствовать в святилище, когда Артур приносил благодарение после Каэр-Гвинниона и Каэрлеона. И может быть, даже заметила меня подле короля. Наверно, она осознала, что ближе этого ей никогда в жизни не подойти к принцу-волшебнику и к науке магии. А потом, в ту туманную ночь, я сам вложил ключ ей в руку. Конечно, нужна была храбрость, чтобы им воспользоваться, но уж чего-чего, а храбрости ей не занимать. А король продолжал расспрашивать:

— И ты захотела обучаться магии. Почему?

— Господин, я не могу объяснить почему. Почему певец стремится обучаться музыке? Или птица — летать по воздуху? Когда я поселилась на острове, я нашла там начатки волшебных искусств, и я их усвоила, но голод свой не утолила. Но однажды я увидела… — Она впервые запнулась. — Я увидела в храме Мерлина. Ты, конечно, помнишь тот день. А потом я узнала, что он поселился здесь, в Яблоневом саду. Я подумала, что, будь мужчиной, я бы пошла к нему в ученики. Он мудр, он понял бы, что магия у меня в крови, и согласился бы меня учить.

— Помню. Это был день, когда мы возносили благодарение за одержанные победы. Но если ты там присутствовала, как ты могла не узнать меня?

Она залилась яркой краской. И впервые за весь разговор потупила взгляд.

— Я не заметила тебя тогда, господин. Я же сказала тебе, что смотрела на одного Мерлина.

Последовала минута полного молчания, как бывает, когда ладонь ложится на струны арфы, убивая всякий звук. Я видел, как рот Артура открылся, затем закрылся, и вдруг все лицо вспыхнуло смехом. Но она упорно глядела в стол и ничего этого не заметила. Он весело посмотрел на меня, готовый расхохотаться, допил свою брагу и откинулся на спинку кресла. Голос его не изменился, но в нем больше не слышалось строгости: король опустил меч.

— Однако ты знала, что Мерлин не возьмет тебя в обучение, даже если бы удалось убедить владычицу алтаря, чтобы отпустила тебя?

— Да. Это я знала. У меня не было никакой надежды. Но после того дня мне еще труднее стало мириться с жизнью в женской обители. Они там до того всем довольны, у себя в курятнике, своими молитвами и заклятиями и вечной оглядкой назад, в прошлое, во времена легенд… Мне трудно объяснить. Но у кого внутри что-то горит и рвется на свободу, тот знает, каково это. — И снова взгляд ему в глаза, как равному. — Я словно еще не родилась на свет и стучалась в скорлупу, чтобы пробиться на волю. Вырваться с острова я могла только в том случае, если бы меня захотел взять себе какой-нибудь мужчина, но на это я бы не согласилась, да и отец предназначал меня для другого.

Король кивнул, выразив, мне показалось, понимание.