Таким образом, рассмотренные факты заставляют достаточно скромно оценить вклад Ромма в образование Павла Строганова за время их пребывания в России. За те шесть лет, что риомец провел в этой стране, сколько-нибудь систематические учебные занятия с его подопечным имели место лишь в два последние года. Да и то сведения об участии в них Ромма слишком скудны, чтобы можно было сколько-нибудь определенно судить об эффективности его усилий. Источники позволяют с уверенностью констатировать лишь достигнутый Павлом Строгановым за этот период прогресс в изучении русского языка, Священного Писания и российской истории, но к освоению ни одной из указанных дисциплин Ромм прямого отношения не имел.
С другой стороны, у нас нет никаких оснований утверждать, что программа обучения Попо включала в себя, как выразился В.О. Ключевский, «последние слова тогдашней французской литературы». Изучение их противоречило педагогической системе Руссо, которой следовал Ромм, да и сам риомец питал к ним нескрываемое отвращение.
По сути, педагогическая деятельность Ромма в России состояла преимущественно в повседневном общении с учеником и в их совместных путешествиях, безусловно, способствовавших расширению кругозора Попо и воспитанию его характера.
Хотя продолжительные странствия с учеником по стране являлись главной составляющей частью воспитательной системы Ромма, это отнюдь не означает, что, отправляясь в них, он преследовал исключительно педагогические цели. Помимо того что такие поездки позволяли ему самому получать массу новых впечатлений и сведений – бесценная возможность для человека с ярко выраженной тягой к знаниям, Ромм также выступал в этих путешествиях своего рода «чрезвычайным и полномочным представителем» маленького, но столь дорогого ему сообщества любителей наук из Риома. Замкнутые в узком пространстве провинциального городка, друзья Ромма надеялись, благодаря его рассказам, раздвинуть границы своей крошечной вселенной, увидеть его глазами большой мир, узнать о далеких странах и неведомых народах. Дюбрёль, игравший роль связного между этим кружком и Роммом, настойчиво просил того рассказывать об увиденном во всех подробностях:
«Буара благодарит Вас за упоминание о нем, г-н Деведьер вновь подтверждает свою привязанность к Вам, Дютур поручает мне засвидетельствовать Вам его уважение. Вы говорите, что у Вас есть тысячи интересных вещей, чтобы рассказать этим господам. Вы их очень обяжете, поступив так. Они с удовольствием будут Вас слушать. В первую очередь обсудите сюжеты физики, затем – естественной истории, со своим зятем [Тайаном] – сельского хозяйства, и, если готовы проявить ко мне какое-либо снисхождение, сообщите мне в подробностях о нравах, обычаях, традициях, о религии русских. Рассказ о замеченных Вами различиях цивилизованной жизни в столице и пока еще грубых нравов деревни, о состоянии наук и ремесел, о медицине, физике и т. д. доставит удовольствие всем трем названным мною господам».
Впечатления, полученные Роммом в ходе путешествий, находили отражение в его письмах и путевых дневниках. Любопытно, что содержание последних практически не связано с основной целью поездок – педагогической: об ученике Ромм упоминает там довольно редко. Очевидно, он вел эти заметки прежде всего для себя, возможно, надеясь впоследствии с их помощью сообщить об увиденном друзьям или использовать при написании какой-либо научной работы.
Петербургский историк М.М. Сафонов, правда, выдвинул версию, что «Ромм пересылал дневники путешествий Строганову-отцу», потому что тот де «рассчитывал использовать его как эксперта по вопросам национального воспитания». Однако автор данной версии не привел в ее доказательство ни единого факта. Между тем в переписке А.С. Строганова и Ж. Ромма нет ни малейшего намека на подобное предназначение путевых заметок Ромма, да и сами они, особенно относящиеся к первым поездкам, настолько разрозненны и фрагментарны, что едва ли предназначались для чужого глаза. К тому же, в конце концов, мы находим их в личном архиве Ромма, а не в архиве их предполагаемого адресата – А.С. Строганова.