— Нет, лучше «Ваше высочество». Прекрасный принц! Ты знаешь, Дживанчик, мужчине такие ресницы иметь неприлично!..
«Достаточно, ты уже сказал много лишнего, — холодно повторяет кто-то Дживану и смотрит на него с жалостью и презрением. — Кто эта женщина? Остановись». Но он всё-таки продолжает:
— И если среди человечества мы, армяне, глобально, как нация, первые прародители… А среди нашей нации я наследник, подчёркиваю, прямой наследник «Короля всех армян», то чисто технически — я ещё раз подчёркиваю, технически: кто я получаюсь? Глобально?.. Среди человечества?
— Ах, я чувствовала! Я же чувствовала, Дживанчик! Джованни, принц! За прекрасного принца!..
Мягкий удар и тяжесть, словно Дживан погружается в воду. Белый фонарь сквозь чёрные ветки, дождь, как подводное царство. Тамарина рука тёплая.
— Тебе хорошо, ты свободный… ты уникальный…
Что Тамара имеет в виду? Вроде бы наоборот, это она разведённая, а он женат: почему же тогда он «свободный»? Но эта мысль приходит издалека. В ушах у Дживана — эхо семейной тайны, которую он только что, просто так, открыл этой случайной женщине — почему?..
На мгновение фотовспышками возникают и гаснут пронумерованные паруса, регаты, красавицы в изумрудах, фраки, волшебные лампы, орден Золотого руна… пусто.
Какие-то мутные пятна. Разводы. Тусклые чёрно-белые полосы. Всё разрушено, всё превратилось в труху, не на что опереться… Деревня Дрюцк, деревня Лука…
— А ты сама… никогда не хотела бы… сжечь? — с трудом выговаривает Дживан.
Тамара, как будто дождавшись сигнала, жадно обхватывает его:
— Ух, Дживанчик, какой ты опасный…
Волосы растрепались, глаза горят. Не отрываясь от Дживана, она то ли ногой, то ли третьей рукой гасит свет.
— Знаешь, как я замучилась? Пожалей меня… Ну, Джованни…
— Что это вы творите, Тамара Михайловна?..
— Догадайся… Джованни…
Фонарь за окном. Стол точно покрыт белой пылью. В темноте слышится слабый стук. Белый блик на бутылке, шум долгого медленного дождя. Стук повторяется. Запах кожезаменителя и запах пролитого коньяка, бледнеющая полуявь, какие-то паутинки, волокна… И вдруг Дживан осознаёт, что стук за дверью — это щёлканье зажигалки!
Дживан отталкивает Тамару, вскакивает, вслепую шагает к двери, распахивает, дверь ударяет во что-то мягкое… за дверью Гася.
Гася?! Почему Гася? Бред. Этого же не могло быть, потому что…
Гася похож на огромный обмякший мешок. Он держится за плечо, наклонился, лица не видно: раздавленный мизерабль, самый последний из мизераблей, вот это ничтожное существо — и есть тот страшный злодей, за которым Дживан охотился? Нет, постойте, ведь у Гаси был приступ, он должен был лежать без сознания всю ночь, Тамарину дверь поджигали ночью…
А Дживан шёл на принцип, Дживан обещал Тамаре уволиться, если этот
— Джованни? — слышится за спиной. Тамара еле ворочает языком, у неё выходит не то «Джамни», не то «Джвами», в голосе недоумение, и обида, и потуга звучать игриво, заманчиво, словно второразрядная одалиска…
Гася приподнимает голову, в коридоре темно, лица не разглядеть — и щёлкает тем, что держит в правой руке. Щёлкает снова, пламя не появляется, только искры. В зажигалке нет газа. Тьфу, кретин,
Дживан вырывает из вялой руки зажигалку и с яростью бьёт о косяк двери, промахнулся, ссадил мизинец, колотит ещё, ещё, отлетает деталь, звякает, катится по полу… То, что осталось от зажигалки, Дживан вышвыривает в коридор.
— Что такое? — капризничает Тамара из темноты. — Джованни?
Дживану хочется Гасю отмордовать, бить ногами за то, что бессмысленное животное не хочет жить, не даёт спасти себя, жирный баран,
— Кто там… был? — Тамарин голос твердеет. Ещё секунда — она начнёт превращаться в начальницу. Сказать про Гасю — тогда завтра его отвезут в Колываново, как они и хотели, Тамара со старшей сестрой, получится, что Дживаново слово — мезга, шелуха, выеденного яйца не стоит, Дживан
Тамара приподнимается на кушетке, Дживан толкает её обратно.