Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Звезду севера, неподвижную звезду, видную отселе или из окрестностей, Вы, стало быть, превратили в комету. Если бы и впрямь было так, то я бы, как при встрече с волком, увидел хотя бы ее хвост и порадовался. Какую радость находите Вы, носясь по горам и долам? Лучше быть планетой, как мы, на наших целительных водах. Вы созданы для нас, мы созданы для Вас. Вы любите нас в сто раз более, чем Вы думаете. Из страха обидеть Ваш желудок, Вы обижаете Ваше сердце и Ваш ум, воображая, что оголодаете, но, проехав пятьсот лье, я увидел странный город, и здесь всего в изобилии, хотя и дороговато, безумно дорого, ибо мудрецы похожи на Вас [и им благоприятствуют внешний облик и кредит][249].

Я вдруг ощутил потребность в том, чтобы меня почитали. Мне остается только воинская служба. Я посвятил себя моему полку и отправился в Польшу на поиски успехов в казарме и в обществе. Я увидел магию сельских пейзажей [1 слово нрзб], коими в первый день восхищаешься, а назавтра они нагоняют на тебя скуку, ибо привлеченная празднествами толпа исчезает и никого не остается. Не избавлю Вас в качестве горького апельсина от давних политических пересудов, которые вынудили принцессу [1 слово нрзб] взять на себя обязательство, вследствие коего я до сих пор сокрушаюсь о том, что должен был выплатить за счет моих владений в Эно[250]

две значительные суммы ее горничной и интенданту. Как при сооружении здания закладывают первый камень, так, разрушив его, она сей камень вынула. Но я в восторге от Вашего сладкого апельсина. Приезжайте лучше воссесть под тенью апельсиновых дерев, напоминающих о Вас, они заменяют плакучие ивы, оплакиваемые нами.

Столь же восторженное желание [1 слово нрзб] какой-нибудь герцогини, чистой сердцем, свежей телом и умом. Вы найдете нас здесь всенепременно. Как Вы поживаете, все ли по-прежнему, а к примеру, мой Клари не может выбрать, ворча и наводя лорнет, между фиолетовой полоской и светло-зеленой краской, коей надо выкрасить потолок в прихожей. Прошу прощения у всех тех, кого крестная забыла пригласить на чай. Лоло[251] рисует без затей [2 строки зачеркнуты, нрзб] деревья, лица.

На наших балах больше не танцуют, а на концертах не поют с тех пор, как Вас на них нет. Природа мертва; газон кажется мне не таким зеленым, а наши два пруда не такими чистыми, как в прошлом году.

Что до нашей ученицы[252], то она, как никогда, умна с умными людьми, но гораздо глупее с глупыми, например со мной, с коим она говорит только рифмованными строчками, и какие рифмы! Ее замучили друзья, и недавно она спросила крестную: «Отчего меня так любят?»

Приезжайте сочинять стихи вместе того, чтобы писать Вашу жалкую прозу в Stammbuch[253]

барона***[254]; приезжайте помешать распутству госпожи д*** и ее конюшего, который, как скрипка, сопровождает ее, когда она ездит верхом и играет на клавесине; приезжайте утяжелить Ваш слишком легковесный для голландца ум в обществе господина и госпожи де***; приезжайте заговаривать со мной, когда я возле той, кого люблю.

Намедни одна графиня сказала мне: «Что Вы делаете? Вы погубите меня, я себя не узнаю; ежели моя добродетель не выдержит, ежели Вы ее не уважаете, то по крайней мере уважайте то состояние, в коем я нахожусь…» «О да», — ответил я и сбежал, как это обычно делается, когда самолюбие не утрачено.

Если бы Вы отправились вместо Вашего кузена в Китай, мой кузен, то, сдается мне, я поехал бы с Вами. Сколько китайской чертовщины Вы бы привезли Вашей родственнице, ангел и отец демонов!

Будь у Вас здравый смысл или родственные чувства, Вы бы поведали мне, как Ваше здоровье, ибо мне это не безразлично. Мне хорошо известно, что Ваш ум в порядке, но Ваше тело? Сообщите мне немедля, как оно поживает; можете не говорить мне: «Я Вас люблю, Вы меня любите, мы друг друга любим», ибо я в этом вполне уверен. Да, любезный крестный и родня, Вы в моем сердце и на всю жизнь. Но не будьте столь молчаливы. Вот тот час, когда я вижу, как Вы заходите, румяный и покрытый пылью, после смехотворной прогулки, или в башмаках, покрытых росой наших лугов. «Отчего Вы не присаживаетесь?» — спросил я вчера во время спектакля у Вашего врача. «Дабы меня было видно издалека, ответил он мне, если знатные особы пошлют за мной…» — Прощайте!

Барон Фридрих Мельхиор Гримм (1723–1807)