Глава 3
Трагического происшествия как будто никогда и не случалось – ничто больше не напоминало о нем, если не считать сломанного носа Меркуцио. Синяки на лице моего друга рассосались, а остроумие вернулось – только привкус у его острот был теперь горький. И я не мог его в этом винить.
Его женили, со всей необходимой пышностью, на застенчивой юной девице. Мы с Ромео сопроводили Меркуцио к супружескому ложу и уложили его рядом с молодой женой – странная и ужасная обязанность, когда знаешь то, что знали мы. Но, по крайней мере, мы были избавлены от необходимости подслушивать за занавесками, хотя некоторые слуги обязаны были делать и это.
Правда, вместо этого я снова вынужден был выслушивать вечное полупьяное нытье Ромео о красоте женщины, имени которой он не называл, но, разумеется, я понимал, что речь идет о Розалине Капулетти. Она, само собой, на свадьбе Меркуцио не присутствовала: нога Капулетти не ступит там, где есть Монтекки. И все же ее незримое присутствие ощущалось все время и везде.
Ромео принес домой слух, что это Розалина была тем человеком, кто раскрыл тайну Меркуцио. Он был в трауре – но он простил ей эту женскую слабость, чем, несомненно, нарушил планы моей бабушки. Я следил за тем, чтобы он не писал стихов и не ошивался рядом с ней, но мне начинало казаться, что кузен никогда не избавится от этого наваждения. Ромео раньше не отличался постоянством в любовных делах, и я всерьез беспокоился, как бы это чувство не разбило ему сердце и не заставило его наделать действительно больших глупостей.
Я продолжал воровать. Вынужден признаться: на меня так сильно давило знание, что моя родная сестра – жестокая предательница и виновница несчастий Меркуцио, что в этот период Принц Теней еще чаще стал появляться на улицах Вероны. Я составил целый список своих потенциальных жертв, и вечерами – почти каждый вечер – я боролся со своими демонами и чувством вины, ускользая из комнаты и принося страдания тем, кто заслуживал их еще больше.
Я выкрал письмо, написанное женой слуги Орделаффи, одного из палачей, в котором та признавалась, что ее муж имеет склонность к противоестественным утехам, а еще – что было куда более интересно – в том, что он ворует у хозяина. Это признание тут же было подброшено верному телохранителю Орделаффи, который вскоре передал его своему господину. Слугу избили и вышвырнули на улицу, забрав у него все имущество. Я наблюдал за этим из безопасного укрытия. Сладкое чувство мести слегка горчило – вместе с негодяем на улице оказались и его ни в чем не повинные жена и дети, которые в одночасье стали нищими.
Я наведался следующим же вечером в уличный нужник и извлек из клоаки нестерпимо воняющую сумку, полную краденого золота и украшений. Драгоценности и меч были слишком узнаваемы, а вот золото я переложил в чистую тряпичную сумку. Я нашел несчастное семейство изгнанного слуги, которое ютилось в какой-то дыре в вонючем переулке, дрожа от холода. Отец семейства после пережитых побоев, похоже, был при смерти – это меня не слишком расстроило, но вот неприкрытое отчаяние его жены и детей, которые не были ни в чем виноваты…
Я знал, что они не смогут рассмотреть мое лицо в полумраке серых сумерек, а даже если бы и могли – все равно шелковая маска надежно скрывала мои черты.
– Синьор! – воскликнула женщина, падая на колени возле стоящей на камнях маленькой жаровни, где она готовила что-то, подозрительно напоминающее крысу. – Синьор, умоляю вас, во имя Господа нашего всемогущего – не убивайте нас…
Я швырнул сумку на булыжную мостовую рядом с ней. Сумка раскрылась, и золотые монеты, словно в сказке, хлынули в ее грязный подол. Она ахнула и отшатнулась, словно монеты могли превратиться в змей… но они не превратились, и она вернулась на место, не сводя с них глаз и все еще открыв рот от изумления. Слезы блестели в ее распахнутых глазах.
– Это не для него, – проговорил я. – Он заслуживает то, что получил. Возьми детей и беги.
Женщина затрясла головой, но я знал, что, когда она соберет монеты в сумку и затянет на ней веревку, – она сделает то, что я велел. Ее муж умирал. Она должна была бы остаться рядом с ним и проводить его в последний путь, но из ее письма я знал: между ними не было ни капли любви, и его смерть освобождала ее для новой, лучшей жизни.
Вдовам часто жилось куда лучше, чем женам.
А вот другой злодей – Тибальт Капулетти – по-прежнему расхаживал по городу, распустив хвост, словно павлин, даже более наглый и самоуверенный, чем обычно, и я с трудом сдерживался, чтобы не проучить его – оставить ему на память пару шрамов, а еще лучше – отправить к праотцам.
И моя сестра Вероника как ни в чем не бывало готовилась к свадьбе, к счастливому событию, которое означало, что мы наконец избавимся от нее навсегда и что мне отныне не слишком часто придется видеть ее жестокую ухмылку. Мне очень хотелось отомстить ей за смерть Томассо, но ее кровь, да и ее пол, защищали ее от моего гнева.
К счастью для нее.