Принцесса ада

Создалось впечатление, что очаг возгорания находится у внешнего входа в подвал. К этому времени уже собрались соседи. Мужчины, в надежде спасти детей, проникли в их комнату через окно, но никого там не нашли. Тогда решили, что миссис Ганнесс задохнулась и умерла, а дети, почувствовав дым, побежали в охваченную пламенем спальню матери, где тоже погибли от удушья.

Дом сгорел дотла. Не осталось ни кусочка дерева. Пожар тушили двенадцать часов. Чтобы охладить раскаленные кирпичи, понадобились сотни ведер воды, а без этого до тел было не добраться. Всех четверых нашли в одном месте. Миссис Ганнесс, лежа на боку, левой рукой прижимала к себе мальчика.

Прокурор настаивал на своем: обгоревшее женское тело – это останки Белль Ганнесс. Расследование коронера подтвердило, что на пальцах были кольца, принадлежавшие Белль. Ее смерть поддерживает и уважаемый дантист из Ла-Порта, который делал для Ганнесс коронки и мосты. Они будут предъявлены суду вместе с верхней челюстью. Тогда, выразил уверенность Смит, судьи убедятся, что миссис Ганнесс мертва.

Конечно, мысль о том, что Белль получила по заслугам, не должна влиять на вердикт присяжных. Смит подчеркнул, что хотел лишь заострить их внимание на главных вопросах: поджег ли Рэй Лэмфер дом миссис Ганнесс, был ли в его действиях преступный умысел, а также явилось ли содеянное Лэмфером причиной смерти миссис Ганнесс и ее детей.

– Если мы, как я надеюсь, получим утвердительные ответы на эти вопросы, то сможем рассчитывать на справедливый приговор.

На этом прокурор Ральф Смит завершил свою речь⁴.

Глава 30

Corpus Delicti[4]

Первую ночь присяжные, по выражению «Ла-Порт уикли геральд», провели в «комфортабельных апартаментах», если так можно назвать небольшую совещательную комнату с двенадцатью спальными местами. Наутро, после короткой прогулки, судебный пристав Карл Матц доставил заседателей на завтрак в отель «Тигарден», где, предварительно вырезав всякое упоминание о процессе над Лэмфером, им разрешили просмотреть прессу. В тот день газеты сообщали о происшествии в Ноблсвилле, где фокусник-любитель по имени Смайт умудрился холостым выстрелом ранить себя в руку; о неблагодарной покупательнице Коре Харнесс, потерявшей «очень дорогие» золотые часы и не пожелавшей вознаградить кассира Генри Бенфорда, который их нашел и вернул хозяйке; о планах наладить в Ла-Порте производство упаковки для яиц… Ознакомившись с последними новостями, присяжные прибыли в суд, где им предстояло заслушать свидетелей¹.

За несколько недель до начала процесса свидетелям отправили повестки. Их получили тридцать девять адресатов – все, кроме Луиса Шульца, обнаружившего на пепелище зубные протезы хозяйки фермы. Поскольку золотая лихорадка не утихала, веривший в свою звезду пожилой старатель, скорее всего, вновь подался на Запад².

Собираясь доказать, что миссис Ганнесс погибла при пожаре, обвинение вызвало коронера Чарльза Мака. Окончив Гарвард, Мак получил степень доктора в Колумбийском университете, потом преподавал в медицинском колледже в Мичигане, а перед тем как два года назад вступить в должность коронера, занимался частной практикой в Чикаго и Ла-Порте³.

Седовласый и седобородый пятидесятилетний врач напоминал, по словам одного репортера, ветхозаветного пророка⁴, и это сходство казалось вполне уместным, поскольку незадолго до описываемых событий Мак был рукоположен в сан сведенборгианского[5] священника. Коронер уже объявил о своем намерении оставить медицинскую практику и начать новую жизнь, заняв место пастора в Толидо, штат Огайо. Незадолго до суда над Лэмфером в методистской церкви состоялся прощальный банкет, где члены медицинского клуба преподнесли бывшему коронеру «великолепную, увенчанную золотым набалдашником трость» – символ «несгибаемости Мака, врача, человека и гражданина»⁵

.

Для тех, кто ожидал быстрого развития событий, свидетельские показания Чарльза Мака обернулись разочарованием. Отвечая на вопросы Мартина Сазерленда, коронер утверждал, что «впервые увидел тела женщины и троих детей» в день пожара. Они «сильно обгорели, у одного ребенка была дыра во лбу. У тела взрослого человека отсутствовали голова, левая ступня, одна рука и правая нога ниже колена». Однако Мак не помнил, сохранилась ли кисть на другой руке.

Касаясь «расположения тел», коронер сказал, что его вызвали в морг похоронной конторы Катлера вместе с четырьмя другими патологоанатомами – Грэем, Уилкоксом, Лонгом и Мейером. Сам Мак вскрытия не проводил и обратил на тела «не больше внимания, чем в любом рядовом деле».

Вскоре помощнику прокурора Сазерленду стало ясно, что без записей, сделанных в день катастрофы, показания коронера окажутся бесполезными. Но Мак бумаги не принес, и, как описал происходившее Гарри Дарлинг, «раздосадованный Сазерленд, поняв, что свидетель не сможет без заметок восстановить в памяти всю картину, прекратил допрос»⁶.