Принцесса Анита и ее возлюбленный

Заведение принадлежало Равилю Хабибулину, тучному краснощекому татарину с пудовыми кулаками. С его просмоленного солнцем широкоскулого лица редко сходила благожелательная улыбка, но горе тому, кто, введенный в заблуждение его мягкими манерами, попытался бы его надуть. Некоторые по первости пробовали, но от них в Ялте остались одни воспоминания. Те, кто знал его достаточно близко, дорожили его дружбой, и это были люди войны, у которых в прошлом осталось что-то такое, что хотелось бы, да невозможно забыть. Когда в Крыму началось брожение, Хабибулин, как его ни зазывали, не прилепился ни к какому клану или партии, и даже его соплеменники натолкнулись на деликатный, но решительный отпор. Со своей застенчивой желтозубой улыбкой он всем отвечал одинаково: что вы, братцы, я же контуженный, куда мне в политику. Про контузию — правда. Двадцать лет назад в Афганистане его однажды так шибануло раскаленной железякой по башке, что он целый год не мог вспомнить, как его зовут, и от пышной черной шевелюры осталось лишь два белесых пучка по бокам внушительного черепа. Недолго думая Хабибулин их сбрил.

В Крыму, куда приехал к родным на поправку, он обосновался навсегда. Удачно женился на казачке Клавке Догуновой, которая нарожала ему, как на конвейере, кучу детей, а когда они открыли сначала небольшую пельменную, оказалась превосходной поварихой, а позже, с превращением пельменной в элитный ресторан «У Максимыча», вдобавок и бухгалтером. За все годы ни одна инспекция ни разу не поймала ее за руку. Теперь ресторан «У Максимыча» славился рыбной кухней, а также нежнейшими бараньими котлетками на косточке, которые здесь подавали с десятью разнообразными соусами — от кизилового до чесночного. Рецепты девяти из них принадлежали Клаве. На кухне и по хозяйству ей помогали подросшие дети (пятеро или семеро, их трудно было подсчитать, так они мелькали), и две новые жены Равиля, которыми он обзавелся не по необходимости, а скорее из престижных соображений. Джамилю, хорошенькую юную татарочку с черными косичками, привез из Казани, куда ездил на родительское поминовение, а страшненькую, чуток горбатенькую, но чрезвычайно трудолюбивую Милену подобрал в Керчи, она была из бродячих дамочек, зарабатывающих на пропитание нелегкой древней профессией. Равиль ожидал, что Клава воспротивится, не одобрит его затею, может быть, взбунтуется, все же казачья кровь, но умная женщина отнеслась к мужниному почину на удивление спокойно. Бизнес разрастался. Равиль еще прикупил рыбную лавку на побережье, и у нее рук не хватало, чтобы со всем управиться. По строгому наказу Равиля новые жены подчинялись Клаве беспрекословно. С послушной и нервной Миленой у нее вообще не было хлопот, а красавице Джамиле, выросшей в богатой семье и не ведавшей, почем фунт лиха, она при любом удобном случае с огромным удовольствием отпускала одну-две увесистые затрещины. Девчушка бежала жаловаться мужу, Равиль хмурил брови, обещал заступиться, но Клаву просил об одном: не перегибай палку. Сломаешь малютку, сама пожалеешь. Для ее же пользы стараюсь, хладнокровно отвечала Клава-казачка, чтобы жизнь ей медом не казалась.

…Никита с принцессой прибыли на ресторанный дворик около восьми, когда все столы были уже заняты, и Никита похвалил себя за то, что догадался днем позвонить Равилю и зарезервировать место. Наверное, во внутреннем помещении ресторана было посвободнее, но в теплый майский вечер никому не хотелось ужинать в духоте. Над столами были натянуты полотняные навесы на случай неожиданного дождя. Внутри, правда, имелись свои преимущества, там стоял музыкальный ящик и располагался бар, где с недавнего времени хозяйничала Джамиля, а к ней многие тянулись, как коты к печенке, но мало кто осмеливался завести откровенные шуры-муры, зная непримиримый в этом отношении нрав Равиля. Некоторые смельчаки все же перекидывались с ней острыми шуточками, на которые девушка отзывалась ослепительной белозубой улыбкой и радостным смехом, и испытывали при этом такое же ощущение, как если бы дергали тигра за усы.

Никита обвел взглядом двор с потешными фонариками, выискивая знакомые лица, из-за нескольких столов его приветствовали поднятыми вверх кулаками; Никита раскланивался, улыбаясь, но на душе у него было тревожно.

К ним приблизилась горбатенькая Милена и, вежливо поздоровавшись, проводила за столик у ограды, недалеко от кухни. На чистом голубовато-зеленом пластике стояла хрустальная пепельница и фаянсовая ваза с тремя пунцовыми розами — привет от Равиля.

Милена, одетая в форменную темную юбку, туго схватывающую бедра, и в белоснежную блузку, с большим розовым бантом на кудрявых волосах, открыла блокнот, приготовившись записывать.

— Есть свежие лобстеры, норвежская икра, — посоветовала с выражением первой ученицы в классе. — Остальное как обычно, господин Соловей, — и метнула быстрый, оценивающий взгляд на Аниту.